Галина Константиновна Срывкина (1922–1944). Родилась в станице Новоджерелиевской в семье учителей. В 1938 г. Галя поступила в Кубанский мединститут. Окончив вуз, она добровольно ушла на фронт. В конце декабря 1944 г. при освобождении польской деревни Бобжа была смертельно ранена. Похоронена в Кельце.

1944 г.

Здравствуйте, мои дорогие! Как давно, давно я не получала от вас письма. Правда, это зависит от того, что мой адрес изменился, но мне очень хочется получить от вас письмо, узнать о вашей жизни, хотя бы просто поговорить с вами.

Живу я неплохо, не беспокойтесь обо мне, работаю по-прежнему войсковым врачом (ведь я врач, дорогая, и военный притом). Буду ли я работать настоящим врачом когда-либо или нет? Я уже позабывала то, что знала в институте, и если придётся работать на участке, то, пожалуй, и не смогу. Но хорошо, что отдых не пропал даром, я использовала его, как могла, и очень благодарна старичку профессору, который потратил время на меня, останусь живой – обязательно поеду на курсы усовершенствования рентгенологов.

Между прочим, здесь, на войне, я научилась ценить каждую минуту жизни, чего раньше я совершенно не знала. Как прекрасна жизнь, и как мы не умеем её ценить! Сами же портим её, умы людей направлены на то, чтобы уничтожать таких же людей, у которых так же имеются семьи, близкие, родные, которые ждут его домой. Будь проклят тот, кто выдумал эту войну и все средства уничтожения!!! Вот сейчас я сижу в землянке, на дворе темно и морозно. Вдали вспыхивает зарница и слышится канонада артподготовки. Это для нас готовят прорыв, скорее в бой!

Вот так вечерами я часто взвешиваю «за» и «против» того, как я поступила, кончив институт, что перетягивает – это гарантия сохранности жизни. А «жизнь – самое дорогое для человека». Вот как пишет мне однокурсница из Пензенской области, какая у неё работа: практики медицинской мало, а больше хозяйственные вопросы с председателем сельсовета, колхоза, завхозами, топка, питание и т.д. Конечно, её уважают в селе, с ней считается начальство. У меня – то, что я хотя бы посмотрю на мир, какой он есть, и если буду жива, то, учтя всё лучшее, что придётся увидеть, устроим у себя. И если я раньше мало знала жизнь – то теперь знаю слишком хорошо. Армия – большая жизненная школа; да ещё есть много того, что передать я не могу. Одним словом, скажу – не жалею, хотя временами приходится очень и очень трудно... да и страшно.

А короче говоря, ужасно надоела эта бойня, скорее бы кончалась. Теперь я не одинока: со мной в бригаде работает однокурсница моя, в другом батальоне тоже врач из краснодарского института. Да и сам бригадный врач в 1939 г. кончил наш институт. Вечерами мы иногда собираемся, вспоминаем друзей, преподавателей, наш институт, Кубань, родной город. Придётся когда-либо увидеть или нет? Будем надеяться на лучшее. Возможно, что эта операция будет последней.

Как живут в станице девушки? Мне Боря подробно писал об их жизни. И хотя в моей жизни мало хорошего, но им я не завидую и вполне понимаю Борю, что ему так не понравилось. Мне из них никто не пишет, и поэтому и я перестала писать.

Наши офицеры ежедневно получают письма от незнакомых гражданских девушек, а военным девушкам ни одна не напишет, даже знакомая. Неправильно они понимают нас, да и никогда не поймут нашей жизни. Но им я не завидую, я никогда бы не стала так жить. Во всяком случае, по сравнению с ними в моей жизни больше полезного: я спасла жизнь не одному, и, кто знает, может, этот человек, вернувшись домой, расскажет обо мне родным, которые ждут его домой; а может быть (где бы он ни был), вспоминает иногда обо мне. Это одно уже даёт внутреннее удовлетворение.

Простите меня за некоторую философию, может, даже резкость. Скоро услышите о нашем фронте – тогда поймёте моё состояние, одно только скажу – в личной жизни я осталась такой, как и была.