Василий Гаврилович Грабин (1900–1980) – известный советский конструктор артиллерийских систем, генерал-полковник технических войск, доктор технических наук, профессор, Герой Социалистического Труда, четырежды лауреат Государственной премии СССР (1941, 1943, 1946 и 1950 гг.), кавалер четырёх орденов Ленина и других высоких правительственных наград. Во время Великой Отечественной войны провёл реформу в артиллерийском вооружении РККА, разработал противотанковую пушку «ЗИС-3».

1941 г.

День ото дня положение на фронтах становилось всё тяжелее. «Больше пушек, больше пушек!» – требовал от завода наркомат, а завод продолжал топтаться на месте. Сформированные артиллерийские части прибывали за пушками прямо к нам. В заводском посёлке на площадке у дома директора эти части учились обращаться с полученными орудиями и отправлялись на фронт.

Первоначальное ознакомление с устройством отдельных агрегатов происходило прямо в цехах. Для этого были выделены конструкторы: по стволу – Грибань, по затвору – Иванов, по противооткатным устройствам – Калеганов, по люльке – Ласман, по верхнему станку и механизмам наведения – Шишкин, по нижнему станку и подрессориванию – Белов, по прицелу – Погосянц. Так мы старались возместить отсутствие «Руководства службы», которое к этому времени Главное артиллерийское управление ещё не отпечатало. Методика обучения была разработана настолько простая и доходчивая, что бойцы и командиры быстро овладевали необходимыми навыками и действовали безошибочно. Ничего больше в то время мы дать не могли, но всё, что могли, давали. Бойцы и командиры это отлично чувствовали и сердечно нас благодарили.

Каждый раз, когда обученный расчёт орудия, батареи или танкового экипажа отправлялся на фронт, расставание было очень трогательным. Бойцы и командиры, получая новую технику, просили давать фронту как можно больше пушек. В их клятвенных заверениях биться до последнего дыхания звучала преданность Родине и ненависть к врагу. Многие артиллеристы и танкисты потом присылали на завод письма. Благодарили за пушки, служившие безотказно, рассказывали о своих боевых делах. Такие письма были для нас наградой и за напряжённые дни, и за бессонные ночи.

<…>

Я позвонил маршалу Кулику и попросил посмотреть наши новые пушки – 76-миллиметровую дивизионную «ЗИС-3», противотанковую 57-миллиметровую самодвижущуюся «ЗИС-30» на гусеничном тягаче «Комсомолец», а также другие опытные образцы, и дать заключение о целесообразности принятия их на вооружение Красной армии. Кулик осведомился, кто заказывал эти пушки. Я объяснил, что они созданы по нашей инициативе. После недолгого разговора маршал назначил смотр на 22 июля 1941 года.

Об этих переговорах я уведомил директора завода, и он отдал необходимые распоряжения. Решено было отправить пушки своим ходом – в те дни такой способ транспортировки был надёжнее и быстрее, чем по железной дороге. Ответственным за доставку и показ пушек маршалу был назначен И.А. Горшков, секретарь парторганизации нашего отдела.

Иван Андреевич подобрал в помощь себе бригаду из конструкторов, слесарей и орудийного расчёта полигона. Опытный цех и конструкторы занялись пушками, а Горшков тренировал орудийные расчёты. К назначенному времени всё было подготовлено. Вместе с директором мы проверили и материальную часть, и орудийные расчёты; колонна тронулась.

В Москве пушки поставили во дворе Народного комиссариата обороны. На ночь бригада во главе с Горшковым решила остаться у пушек, я же отправился в наш наркомат, чтобы доложить наркому о прибытии и ещё раз просмотреть материалы для доклада. Дмитрий Фёдорович Устинов попросил меня подробнее ознакомить с пушками. Это был разговор двух конструкторов (нарком ранее работал конструктором). Мы хорошо понимали друг друга. Дмитрий Фёдорович одобрил намеченное нами мероприятие. Пожелав нам успеха, нарком высказал ту мысль, что Кулик одобрит и поддержит наши мероприятия.

Ночью объявили воздушную тревогу. В бомбоубежище не было слышно ни стрельбы зениток, ни взрывов авиабомб, как будто и нет никакого налёта. Наконец, дали отбой. Я отправился в гостиницу, в которой меня поселили.

Несмотря на то, что в конце июля московские ночи темны, несмотря на погашенные фонари и плотно зашторенные окна, на улицах было светло. Тихо и светло: в небе догорали сброшенные немецкими самолётами осветительные ракеты на парашютах. В разных концах города виднелись зарева пожаров.

Гитлеровцы добрались до Москвы! Неужели и дальше так пойдёт дело? Выпускать больше пушек – это стало прямо-таки моей личной потребностью. Я заранее предвкушал, как сегодня решится вопрос о «ЗИС-3» и «ЗИС-30» – их примут на вооружение.

Шаги мои гулко отдавались на асфальте. Было далеко за полночь, и по дороге в гостиницу мне не встретилась ни одна живая душа. Только военные патрули, проверявшие документы. Едва забрезжил рассвет, я поспешил к Народному комиссариату обороны. Чем ближе к нему подходил, тем шагал всё быстрее. Под конец почти бежал.

Наша бригада встретила меня живая и невредимая. Не пострадали от налёта и пушки. Товарищи с воодушевлением начали рассказывать, как они во время налёта тушили «зажигалки». Потом разговор переключился на предстоящий показ пушек.

<…>

В кабинете я гораздо полнее доложил о пушках, о производстве, о перевооружении. Закончив, ждал выступлений, критики со стороны присутствующих. Но зря я готовился записывать. Поднялся Кулик. Слегка улыбнулся, обвел взглядом присутствующих и остановил его на мне. Это я оценил как положительный признак. Кулик немного помолчал, готовясь высказать своё решение, и высказал:

– Вы хотите заводу лёгкой жизни, в то время как на фронте льётся кровь. Ваши пушки не нужны.

Он замолчал. Мне показалось, что я ослышался или он оговорился. Я сумел только произнести:

– Как?

– А вот так, не нужны! Поезжайте на завод и давайте больше тех пушек, которые на производстве.

Маршал продолжал стоять с тем же победоносным видом.

Я встал из-за стола и пошёл к выходу. Меня никто не остановил, никто мне ничего не сказал.

Я был ошеломлён. Шёл к своим друзьям, к нашим забракованным пушкам, которыми законно гордился весь коллектив, и всё время твердил про себя: «Это трагедия, трагедия…» Ни о чём другом думать не мог. Раза два даже споткнулся.

Товарищи бросились ко мне:

– Что с вами?

– Да так, ничего… Просто задумался.

О решении Кулика не хотел говорить им сразу. Сказал, что всё в порядке.

Люди шумно выражали свою радость, а я молчал. Они начали вспоминать разные подробности смотра, хвалили генералов, которым понравились наши пушки, а я думал: вопрос о приёме на вооружение «ЗИС-3» и других пушек теперь может быть решён только на самом высоком уровне, то есть Сталиным. Нужен подходящий случай, нужно время, а его у нас нет. Как выйти из создавшейся трагической ситуации? С государственной точки зрения решение маршала Кулика совершенно неправильное, оно противоречит интересам армии, фронта.

<…>

В поезде под ритмичный стук колёс постепенно стал приходить в себя. Начал думать спокойнее: «Как же теперь поступить?» Перебрал множество вариантов, но ничего хорошего они не сулили. И вдруг понял: надо ставить пушки на производство, и всё тут! «ЗИС-3» и «ЗИС-30» оправдают в боях и себя, и меня.

<…>

Теперь я мог смело встречаться с директором. Попросил товарищей подготовить техническую документацию по «ЗИС-3» и «ЗИС-30» и пошел к Еляну. Придя, спросил:

– Вы, Амо Сергеевич, знаете, что танковая пушка «Ф-34» тоже была создана «самовольно». Но она успешно громит фашистские танки. Так будет и с новой пушкой. Вы ведь не сомневаетесь в больших преимуществах «ЗИС-3» перед «Ф-22-УСВ»?

– Не сомневаюсь.

– Поскольку она даёт огромные выгоды государству, нам нечего бояться.

– Но, Василий Гаврилович, военпред её не примет.

– А мы, Амо Сергеевич, возьмём и постучимся к военным приёмщикам валовыми пушками. От «живых» пушек они никогда не откажутся. Насколько мне известно, сейчас всякие пушки воюют, какие только могут стрелять. А мы предложим первоклассные, гораздо более совершенные, чем ныне существующие дивизионные.

<…>