1943 г.

…И вот сидишь ты в подвале, топишь чьей-то мебелью, тебе только двадцать шесть, и вроде голова на плечах, ещё недавно радовался погонам и орал вместе с вами «Хайль Гитлер!», а теперь вот два пути: либо сдохнуть, либо в Сибирь. Но самое скверное даже не это, а то, что понимаешь: всё это совершенно бессмысленно – вот от чего кровь в голову бросается.

Ладно, пусть приходят, у нашей 3-й ещё осталось 26 снарядов, а у её командира – игрушка калибра 0,8 с шестью свинцовыми пилюлями. Мне пора кончать, вот-вот начнётся «вечерняя месса», и надо поглубже зарыться в землю. Вот так-то, старина. Насчёт ответа на это письмо можешь не беспокоиться, но недели через две вспомни обо мне. Не надо быть ясновидящим, чтобы предсказать конец. А каким он будет на самом деле, ты никогда не узнаешь.

* * *

1943 г.

…Здесь вместе со мной в палатке больше восьмидесяти человек, а снаружи ещё бессчётное количество раненых. До нас доносятся их крики и стоны, но никто не может им помочь. Рядом со мной лежит унтер-офицер из Бромберга, он ранен тяжело – в живот. Старший врач сказал ему, что он скоро поедет домой, но я слышал, как говорил санитару: «Он дотянет только до вечера, пусть пока здесь остаётся». Наш старший врач – добрый человек. А с другой стороны у стены лежит один земляк из Бреслау, у которого нет руки и носа, он сказал мне, что ему теперь носовой платок больше не понадобится. «Ну а если заплачешь?» – спросил я, но он мне ответил, что нам тут всем, и мне, и ему, больше плакать не придётся, о нас скоро другие заплачут.

* * *

1943 г.

…Господин тайный советник! Сталинград – хороший урок для немецкого народа, жаль только, что те, кто прошёл обучение, вряд ли смогут использовать полученные ими знания в дальнейшей жизни. А результаты надо бы законсервировать. Я – фаталист, и личные мои потребности настолько скромны, что я в любой момент, когда первый русский появится здесь, смогу взять рюкзак и выйти ему навстречу. Я не буду стрелять. К чему? Чтобы убить одного или двух людей, которых я не знаю? И сам я не застрелюсь. Зачем? Что, я этим принесу какую-нибудь пользу, может быть, господину Гитлеру? Я за те четыре месяца, что нахожусь на фронте, прошёл такую школу, которую наверняка не получил бы, даже прожив сто лет. Я жалею только об одном – о том, что вынужден закончить свои дни в столь жалкой компании.

* * *

1943 г.

…Во вторник я на своей машине подбил две «тридцатьчетвёрки». Любопытство привело их за наш передний край. Это было великолепное зрелище. Потом я проехал мимо дымящегося железа. Из люка висело тело, головой вниз, ноги заклинило, и они горели. Но тело жило, доносились стоны. Вероятно, боли были чудовищные. И не было никакой возможности его освободить. А даже если бы такая возможность была, он всё равно через несколько часов умер бы в ужасных мучениях. Я застрелил его, и при этом по щекам у меня текли слёзы. И вот уже три ночи подряд я плачу над погибшим русским танкистом, которого я убил…