29 апреля 1944 г.

Здравствуйте, мои родные и дорогие!

Поздравляю вас на расстоянии с праздником 1-го Мая. И одновременно посылаю два письма на имя военкома и секретаря горкома партии. Прошу, чтобы вам помогли с домом. Пишу довольно едко. Если вы думаете ремонтировать дом, то отремонтируйте первые две комнаты, что к улице. А напротив Жени пусть останется открытой верандой. Будет тогда, как у <…>[1]. А мой кабинет, когда будем живы, отремонтирую сам. Только где вы возьмёте средства? Печь нужно разумно поставить, чтоб грела. Вы просите, чтобы я приехал. Сейчас это никак невозможно. Будем ждать июля или августа. Ведь я новый человек в этой части, и отгулов пока никаких…

…Эти письма просто рвут на части истерзанное сердце. Они выражают сочувствие в горе нашем. Но я его стараюсь переживать в письме одиноко, ибо оно так велико, что иногда кажется, что смерть – это единственный исход. Но когда вспоминаю про вас, сердце заходится от боли, и разум говорит, что надо жить и страдать до конца. Видно, удел мой такой, что жизнь предоставляет мне всё новые и новые удары. Один другого сильнее. И часть их совершенно не по моей вине, а по причинам, от меня не зависящим. Иногда кажется, что не выдержу, сердце и голова вот-вот разломятся на части… Ах, как тяжело и больно, сил нет!..

Пишите, получили ли вы мою посылку… Беда вся в том, что продуктов посылать нельзя, а приходится несколько мудрить, чтобы послать какую-нибудь мелочь...

Сейчас я снова в городе. Сколько буду, не знаю. У нас ещё очень холодно. Снег пошёл. Но иногда продолжает идти. Бывают заморозки… Сейчас дождь…

Лёня, тебе я напишу отдельно. Будьте здоровы. Целую вас всех троих много и крепко. Батька.

P.S. Как же это <…>[2] допустили, что растащили виноград и яблони! Дряни они большие. Быть может, это дело их рук. Пауки, а не люди.

[1] Написано неразборчиво.

[2] Написано неразборчиво.