26 января 1945 г.

Здравствуйте, Ниночка, мамочка и Ларушка!

Сегодня у меня нежданный праздник. Получил, Ниночка, твоё письмо от 5.I и фото дочурки. Большая радость, меня обступили все ребята, восхищались Ларой. Спасибо тебе и мамочке. Я прилагаю все усилия, чтобы скорее вам выслать своё фото.

Ниночка, не горюй, что у меня ничего нет. Была бы цела моя голова, а это всё мелочи… Осталось этого дня ждать очень мало. Всё идёт к концу.

Ниночка! Прошу, огород береги. Я понимаю, что он стоит трудов, но ничего не поделаешь. Если не удастся им воспользоваться, то мама его заложит. Ниночка, сейчас очень некогда ничего писать. [Отделался] вновь коротким письмом. Я жив-здоров. Всё пока по-старому. Пришли скорей, если можно, открытку. Привет Тане.

Будьте здоровы. Крепко целую много раз. Твой Толя.

1 февраля 1945 г.

Здравствуйте, Ниночка, мама и дочурка!

Сейчас, Ниночка, получил от тебя открытку за 4.1.45 г. Не нравится мне тон твоего разговора, высокомерность тона. Откуда это ты набрала – «никому не пиши»! Я и сам знаю, что делать. Ты что, думаешь, что я делаю, чтобы тебе хуже было, а? Услужливый медведь хуже лиходея, ведь так получается? Не лучше ли думать головой, когда пишешь! Я же хочу помочь, когда пишу тебе и только тебе. Ты же смотри сама и делай. Свою надменность надо подальше, так как сейчас ругаться не надо ведь.

Скоро конец всей этой музыки. Ты спрашиваешь, где этот конец. В Берлине, а до него не много, ведь да? Ну вот.

Пиши, как дочурка. Я сегодня вас с ней видел во сне. Мы переходим через реку, когда перешли, то потом <…>[1] мелкая река, а мы боялись заходить. Я жив-здоров, служу. Будьте здоровы. Крепко целую много-много раз. Твой и только твой Толя.

[1] Написано неразборчиво.