Михаил Фёдорович Хилько (1924 г.р.) – уроженец ст. Новомалороссийской. Воевал на Северо-Кавказском фронте. Награждён орденами Красной Звезды, Отечественной войны II степени, медалями «За отвагу», «За оборону Кавказа» и другими. Демобилизован в 1947 г. После окончания войны жил в ст. Платнировской.

1941 г.

Начался 1941–1942 учебный год. Шла Великая Отечественная война. Неутешительные сведения поступали от советского Информбюро. Немецкие войска продолжали наступать вглубь нашей страны. Приходили похоронки на убитых, росло количество вдов и сирот.

В сентябре 41-го мы проводили на фронт наших ребят из 10-го класса. В том же году ушёл на фронт мой отец, ему было 42. Мы, пятеро детей, остались с мамой. Я – старший, мне 17 лет, с разницей в два года – три сестрички и братик, которому было 11 месяцев.

Ну а школа? Учиться хотелось. Я в 9-м. Жаль, не пришлось окончить 10-й и поступить в мединститут. Стать врачом.

Класс не отапливался. Сидели в верхней одежде, мёрзли руки и ноги. Тетрадей не было, учебников тоже. Писали конспекты на старых газетах и книгах, чернила в чернильнице замерзали.

Поступил приказ из районо: отправить старшие классы на рытьё противотанкового рва. По стратегическим соображениям он должен был проходить в 15 километрах от станицы. Рыть ров надо было на глубину 3 метра и ширину 6 метров. 8-10-е классы работали в полном составе: три недели от зари до зари, жили в соседней станице Новодонецкой. Зима 41-42-го была холодной. Работы велись вручную, с помощью лопат, ломов, носилок.

Положенное задание мы выполнили. Вернулись домой, и учёба в школе продолжилась. Наступил февраль. Это был для меня месяц раздумий. Что дальше? Что делать? Как помочь семье? Где и как я могу быть полезным? Люди работали тогда по призыву: всё для фронта, всё для победы. Мужчины почти все были на фронте. Я решил идти работать в машинно-тракторную станцию. Прослышал, что там организуются кратковременные курсы трактористов. После окончания курсов меня отправили в тракторную бригаду…

Сводки Совинформбюро были по-прежнему неутешительны.

1942 г.

В июле 1942 г. захвачена наша станица Новомалороссийская. Сразу вся власть переменилась. Издали приказ, в котором были такие пункты:

- запрет на выход в тёмное время суток;

- запрет на укрытие лиц, которые могут нанести вред доблестной германской армии;

- запрет на хранение боеприпасов и оружия.

Были и другие пункты. Все нарушения карались расстрелом. Станичники жили в состоянии постоянного страха. Забрали весь скот.

От военного коменданта поступил приказ: всем евреям зарегистрироваться в комендатуре. Им выдавали за это куртки с изображением на спине шестиконечной звезды голубоватого цвета. Эти куртки они должны были носить ежедневно. Затем их, в полном составе, посадили в «душегубки» и увезли.

Вся уборка культур на поле велась под присмотром коменданта. Участились случаи угона молодёжи в Германию, поэтому в семьях, где были подростки, были схроны, где прятались юноши и девушки во время облавы, которые обычно проводились в ночное время.

1943 г.

В январе 1943 года было перемещение фашистской техники на запад. Мы думали, что они отступают. Наши трактора мы пригнали на колхозный двор в станице. Для сохранности машин от оккупантов мы начали их разбирать под предлогом ремонта и уносить запчасти домой. Когда пришло время разбирать мой трактор, пришли два автоматчика с переводчиком. Они потребовали один трактор для буксировки застрявших в грязи автомашин, которые застряли в десяти километрах от станицы. Бригадир Михаил Иванович сказал мне: «Что ж, Михаил, придётся тебе ехать».

Немцы поехали на телеге, запряжённой лошадьми, а я на тракторе. Через час были на месте, где надо было вытянуть три застрявших тяжёлых грузовых автомобиля, хотя дни стояли морозные. Много было попыток с разных позиций – безрезультатно. Трактор был колёсный, и при каждой попытке буксовал, а «груз» стоял на месте. Немцы, видя это, приказали мне ездить вокруг машин и месить грязь со снегом. Это затянулось до вечера…

Пока немцы хлопотали у своих машин, я начал готовить свой трактор к возвращению домой. К счастью, неподалёку оказался заброшенный сарай, крытый камышом, и появилась возможность заправить систему охлаждения водой. Но в замёрзший радиатор нельзя было вливать воду, и я решил прогреть его открытым огнём. Для этого я снял с крыши сарая куль сухого камыша и принёс его к трактору. Только поджёг его, как ко мне прибежал один из фрицев. В руках у него была какая-то посудина, которую он бросил на мой горящий камыш. Хлопок, и я загорелся. Я бросился в снег и катался, работая при этом руками, ногами, головой… Избавившись от смертельной опасности, пришёл в себя. Машины ушли…

В январе 1943 года немцы, отступая, забирали в колхозе лошадей с телегами и ездовыми – молодыми ребятами. Станичники боялись выходить на улицу. Ночь с 1 на 2 февраля была особенно тревожной. По нашей улице Красной далеко за полночь отступали гитлеровцы, затем затишье было, а ближе к рассвету – снова движение. Шли пешие, иногда конные. Стрельбы не было слышно, зато была слышна русская речь – это красноармейцы, наши освободители!

Мне уже восемнадцать. Я решил идти на фронт без повестки вместе с нашими освободителями. Мама не возражала. Был тихий морозный день. Высоко в небе летал немецкий самолёт-разведчик. Он корректировал огонь артиллерии отступающего врага, и в станице то там, то здесь рвались снаряды. Я маму попросил не провожать меня, было опасно.

В штаб пришло много таких мужиков, как я. Я был зачислен в батальон автоматчиков. Мой первый командир отделения – гвардии младший сержант Жаронькин, а командир роты – старший лейтенант Ерохин. В этот же день я получил автомат и дополнительный комплект патронов. Обмундирования не было. В течение февраля и марта я воевал в своей одежде. Два дня наша часть пополнялась новобранцами. 4 февраля мы выступили в направлении станицы Кореновской. Наш батальон автоматчиков в ночь с 5 на 6 февраля подошёл к северо-восточной части станицы. Одна из рот была направлена в станицу, там шёл бой. А остальные, в том числе и моя, продолжили наступление на запад. Далее направление наступления – станица Тимашёвская. Задача состояла в том, чтобы нашему батальону вместе с другими подразделениями зайти на левый фланг обороны противника, а другие части зашли с правого фланга. Немцы не ожидали такого поворота событий, боясь окружения, оставили Тимашёвскую. Нам достались богатые трофеи.

Противник на пути нашего корпуса приготовил новый оборонительный рубеж, по реке Понура взорвали все мосты и переправы на пути своего отступления. В хуторе Тополь у нас была передышка – 14-15 февраля на политинформации, в виде митинга, нам рассказали о большом успехе наших войск в Сталинграде. Там же на хуторе в этот день я принял воинскую присягу. Тогда я стал рядовым красноармейцем, коим и остался до конца службы в армии.

Наступила весна. Снег растаял. Пошли дожди. Трудная пора наступила для нас, солдат. Из клейкого раскисшего чернозёма нелегко было вытащить ноги, но мы продвигались вперёд…

Апрель. После упорных боёв мы освободили станицу Красноармейскую.

Дальнейший боевой путь нашего гвардейского корпуса – освобождение станицы Крымской и штурм «Голубой линии».

«Голубую линию» фашисты строили задолго до весны 1943 года. Под дулами автоматов они заставляли женщин, стариков и подростков из окрестных станиц и хуторов рыть окопы, строить укрепления. Руководили устройством укреплений лучшие германские инженеры.

Мы заняли позиции непосредственно перед высотой с топографическим номером «121,4». Высота господствовала над окружающей местностью. Эта сопка стояла как-то особняком среди других возвышенностей. С её вершины отлично просматривалась местность на многие километры. Вся сопка от подножия до вершины была изрыта траншеями, обустроена дотами и дзотами, блиндажами с надёжными перекрытиями, волчьими ямами. Подступы к высоте были заминированы и опутаны колючей проволокой. Это всё было тщательно замаскировано. Наши позиции проходили по равнине.

Утро 26 мая года выдалось тихим и тёплым. Небо было затянуто лёгкими прозрачными облаками. Горы окружала голубоватая дымка. Тишина. Кое-где пели птицы, и казалось, будто бы и нет войны. Высоко-высоко в небе, над обороной противника, летала пара наших истребителей.

На фронте тишина бывает обманчивой. Мы знали и ждали, что вот-вот начнётся артиллерийская подготовка. Время – 6:30. Послышался одинокий пушечный выстрел, который как бы послужил сигналом яростному грому артиллерийской канонады. Равнина озарилась орудийными вспышками. С западной стороны Крымской ударил дивизион реактивных гвардейских миномётов «Катюш». Сотни огнехвостых ракет устремились на оборону гитлеровцев. Только умолк 1-й дивизион, грянул 2-й, укрытый в зарослях кустарника, за ним 3-й. Мы любили грозный рокот «Катюш». Вслед за работой «Катюш» в небо взвились головастые снаряды – «Иваны Грозные». Артиллерийская подготовка продолжалась полтора часа. За это время мы вышли на рубеж атаки, приближаясь к валу. Не успел отгреметь артиллерийский ураган, как с востока надвинулась наша воздушная армада. Сравнительно невысоко сотни двухмоторных бомбардировщиков, сопровождаемых истребителями, шли в чётком строю, звено за звеном. Горные склоны, где находился противник, окутались огнём и дымом...

По сигналу зелёных ракет мы поднялись в атаку. И не успели гитлеровцы опомниться от столь сокрушительных атак, как мы ворвались в их траншеи. К девяти часам утра мы овладели хутором Горищным, высотами «71,0» и «121,4». Не теряя времени, мы прочно закрепились на этом рубеже. «Голубая линия» была прорвана. Наш удар для врага был настолько неожиданным, что он растерялся, не смог своевременно подтянуть свои резервы. А спустя несколько часов, опомнившись, противник спешно пошёл в контратаку, бросив пехоту и танки, с поддержкой бомбардировщиков. Помню, наша рота закрепилась в самой верхней части сопки «121,4». Примерно в третьем часу дня мы услышали с запада густой, нарастающий с каждой секундой гул самолётов. В чистом небе на нас чёрной тучей наплывала армада. Небо было будто вышито чёрными крестами. Вражеские бомбардировщики шли на большой высоте. Начали выстраиваться, пикировать и сбрасывать бомбы. Дым, пламя, взрывы, пыль, сильный грохот, глыбы земли и масса смертоносных осколков. Это был кромешный ад. Бомбы падали рядом. Мне показалось, что меня подбросило вместе с окопчиком, потом забросало глыбами земли. После бомбового удара враг предпринял несколько контратак, которые мы отбили. У нас были значительные потери.

Много дней и ночей нам пришлось держать оборону на высоте «121,4». У многих моих братьев по оружию на этой высоте перестали биться сердца. Народ назвал эту высоту «Сопка Героев».

Нас подменили другие армейские подразделения, а мы заняли оборону на высотах западнее станицы Крымской. Она была видна с наших позиций, как на ладони. Враг периодически делал артиллерийские налёты, а с контратаками угомонился, но продолжал наносить бомбовые удары по нашим коммуникациям. Особенно сильно бомбил Крымскую.

Наши истребители «Як» и «Лав» при полёте вражеских самолётов всегда завязывали воздушный бой. Высоко в небе кружились в танце смерти десятки самолётов, слышались прерывистые очереди пулемётов и пушек. «Мессершмитты», как метеоры, носились, выбирая свою цель. Наши «Яки» выбирали возможность подойти к «мессеру» снизу и сзади, и с небольшого расстояния успех был обеспечен на сто процентов. Часто можно было увидеть, как два самолёта, «Як» и «мессер», шли навстречу друг другу – это лобовая атака. Сейчас столкнутся! У кого же окажутся крепче нервы? Не выдержал «мессер», он круто взмыл, когда между ними был какой-нибудь десяток метров. Наш лётчик нажал на гашетки пулемётов. «Мессер» задымил, перевернулся на крыло и, вращаясь вокруг собственной оси, пошёл к земле, завывая работающим на пределе мотором…

На нашем участке фронта действовал авиаполк ночных бомбардировщиков, которыми командовала полковник Евдокия Бершанская. Полк был укомплектован женским составом. Своими действиями он наносил врагу значительный урон. Немцы лётчиц называли «ночными ведьмами».

…Командование решило изменить принятому обычно шаблону. А обычно как у нас было? Идёт мощная артиллерийская подготовка, а после этого идут в атаку бойцы. Немцы привыкли к такой тактике. И всегда при окончании артподготовки встречали идущих в атаку шквальным огнём. Решено было провести наступление без артподготовки, не утром, как обычно, а ночью. Фашисты, приученные спать в определённое время, ничего не подозревали. Сигналом к атаке было смыкание стрелок часов на цифре «12». Полночь. Лунно. С запасом гранат и запасных дисков с патронами для автоматов мы устремились по проходам без шума и выстрелов к траншеям гитлеровцев. Завязался бой, в ход пошли гранаты, приклады автоматов, а иногда и сапёрные лопаты. Операция внезапности прошла удачно. Фрицы в панике бежали, отстреливаясь. К рассвету мы уже вклинились километра на два в глубину обороны противника. Подбодрённый нашей ночной атакой, я как-то вырвался вперёд. Быстро шагал, периодически постреливая одиночными. По ходу вдруг заметил, что что-то слева блеснуло, похожее на лучик карманного фонарика. Сделав несколько шагов, я оказался у бруствера траншеи, как раз в том месте, где блеснуло. Спрыгнул в траншею, сделав шага три-четыре, увидел слева в стене траншеи приоткрытую дверь. Толкнул ногой дверь, и моему взору представилась ярко освещённая двумя электролампами комната размером примерно четыре на пять метров, от пола до потолка – метра три. Увидев на стене напротив письменного стола флаг со свастикой, я сразу определил, что это штаб гитлеровцев. Очевидно, хозяева несколько секунд назад убежали в панике, бросив на трапезном столе, который стоял слева от меня, завтрак. Справа от меня было что-то вроде нар. Перед нарами стояли два полных развязанных мешка с яблоками. За мешками сидела большая собака-красавица – немецкая овчарка. Она смотрела на меня очень пристально. Я ей сказал: «Ты хорошая собака, бросили тебя твои хозяева». Направил в её сторону ствол автомата, сказав при этом: «Смотри, не балуй!» В эти же секунды я увидел, как из её глаз брызнули слёзы. Появилась уверенность, что пёс не сделает мне пакости.

Я быстро спустился по ступенькам к добротному канцелярскому столу. На столе лежала кожаная барсета на молнии, там было несколько железных крестов (у немцев это была высокая награда). Барсету я положил за пазуху. В верхнем ящике стола лежала папка с оперативными картами, её я тоже положил туда же, куда и барсету. В боковых двух ящиках лежали пачками деньги, много денег – немецкие марки и наши красные тридцатки (на оккупированной немцами территории в ходу были наравне с марками и наши советские деньги). Сорвал со стены флаг со свастикой, его тоже положил за пазуху. Все действия делал в темпе, имея в виду, что хозяева, одумавшись, могут вернуться. Собака вела себя спокойно, хотя я всё время остерегался. Выскочив из бункера, я поспешил передать трофеи командиру. Пробежав метров сто пятьдесят, я встретил двух связных командира батальона. Когда я спросил у них: «Где комбат?» – один из них ответил: «Сейчас будет». Второй связной спросил: «А что там у тебя?» Я кратко рассказал о бункере, о трофеях. Они сказали, чтобы трофеи я передал им, а они их передадут комбату. Я отдал им всё, а сам побежал догонять товарищей, которые продолжали преследовать отступающих. В этот день мы продвинулись вглубь обороны немцев на три километра, а по фронту – на четыре.

В последних числах июля сорок третьего года наша дивизия на несколько дней была с переднего края отведена на пополнение личным составом, а также на совершенствование боевого мастерства бойцов и командиров, ну, естественно, это было и отдыхом от большого напряжения физических и духовных сил на передовой. Отдых был недолгим. Нашей воинской части была поставлена задача: нанести удар на главном направлении – высоте с топографическим номером «167,4». За день до выхода на исходные позиции нашей 2-й гвардейской Краснознамённой дивизии в прифронтовом лесу южнее станицы Крымской перед вечером состоялся митинг, на который прибыл командир 11-го гвардейского Краснознамённого корпуса генерал Иван Лукич Хижняк. Он обратился к нам примерно с такими словами:

«Товарищи гвардейцы, солдаты, сержанты и офицеры, дети мои! У нас, гвардейцев, свой закон. Где обороняется гвардия – враг не пройдёт, где наступает гвардия – враг не устоит. На знамени вашей славной дивизии – боевой орден. Великая честь – служить в такой дивизии. Среди вас есть старые, закалённые в боях ветераны, участники трёх войн, но большинство молодых. Помните, особенно молодые, что смелого пуля боится, смелого штык не берёт. Не каждая вражеская пуля достигает пули. Пуля всегда ищет труса и паникёра. Раны на теле воина – это его гордость. У меня есть раны. Они на груди, на боках и спине, полученные в трёх войнах.

Дети мои, я старик. Уже многим из вас гожусь в отцы, а некоторым – в деды. Но не стыжусь своих ран, а горжусь ими. Кровь моя, пролитая в боях за родину, не пропала зря. Она принесла какую-то пользу. Я призываю вас быть храбрыми в бою, честными перед родиной, перед партией великого Ленина…»

К генералу подошёл его адъютант, помог снять китель и нательную рубашку, и на обнажённом теле его мы увидели шрамы от шашек, пулевых и осколочных ранений. Увиденное потрясло нас. Благословив нас на победу в предстоящем бою, он прошёл вдоль строя и поцеловал некоторых гвардейцев. После этого некоторые из бойцов выступили, и все как один дали слово образцово выполнять приказ, служить примером в бою, приумножать гвардейскую славу.

Наступление началось 6 августа утром мощной артиллерийской подготовкой, которая продолжалась полтора часа. Вместе с этим наши самолёты-штурмовики «Илы» бомбили, обстреливали реактивными снарядами и поливали пулемётным огнём оборону немцев. Мы ждали сигнала атаки, а сигналом послужил залп дивизиона «Катюш». Сотни огненных стрел пронеслись над нами и вонзились в высоту. К моменту атаки подошли несколько танков, и мы устремились за ними к переднему краю немцев. Враг встретил нас сильным огнём стрелкового оружия, а тщательно замаскированные и уцелевшие после артподготовки противотанковые пушки открыли прямой наводкой огонь по нашим танкам. От разрыва снарядов досталось и нам, стрелкам. Мы приблизились к траншеям гитлеровцев, но гибельное действие двух пулемётов заставило нас залечь на некоторое время. Пауза в несколько секунд, и перед траншеей, откуда вели огонь пулемёты, разорвался снаряд. Пулемёты замолчали. Только мы стали подниматься, как один из пулемётов ожил, и нам пришлось снова залечь. Ближе всех к пулемётному гнезду было отделение гвардии младшего сержанта Иосифа Лаара. Лаар метнул гранату в сторону пулемёта. Мы только стали подниматься, как пулемёт снова «ожил» и ранил смельчака в левый бок. Смертельно раненный, он сделал несколько шагов, выбросив правую руку вперёд, падая, схватил раскалённый ствол пулемёта и прижал его к земле. Быстро поднявшись, мы бросились в траншеи, продолжая вести бой.

Так ценой своей жизни наш боевой товарищ спас жизни многим из нас и способствовал делу победы над врагом. За совершённый подвиг гвардии младшему сержанту Иосифу Лаару было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Бой продолжался. В бой вступили наши танки. За одним из них двигались бойцы отделения гвардии младшего сержанта Александра Носова. Немецкий офицер гранатой подорвал этот танк, Александр меткой автоматной очередью уничтожил этого фашиста. Следуя примеру командира, бойцы отделения уничтожили 35 гитлеровцев, из них 17 уничтожил лично Носов. Наступление продолжалось. И вот в самый ответственный момент был тяжело ранен командир взвода. Александр Носов принял командование взводом на себя, выбивая гитлеровцев из блиндажей. И снова гвардии младший сержант Носов уничтожил восьмерых фашистов. Враг предпринял новую контратаку. На взвод, которым командовал Носов, двигались четыре фашистских танка, за ними автоматчики. У бойцов взвода кончились патроны. Александр приказал своим бойцам держаться до последнего. Сам же схватил трофейную противотанковую гранату и пополз навстречу одному из танков. Улучив момент, бросил гранату под гусеницы движущегося танка. Машина сделала полуоборот, остановилась. Остальные три танка повернули обратно, а оставшиеся автоматчики – за ними. Воспользовавшись этим, Носов решительной атакой отбросил фашистов. Так действовал взвод в течение всего наступления, которое мы начали 6 августа.

За личное мужество и умелое руководство бойцами во время боя Александру Носову было присвоено высокое звание Герой Советского Союза.

…15 ноября в 13.00 гитлеровцы готовились к большой атаке против нас. Наши командиры решили опередить фашистов, и в 12.00 в тот же день мы пошли в атаку. Для большего успеха из-за высоты, которая была сзади нас, появился имеющийся один-единственный у нас танк с развевающимся на башне большим красным флагом. Немцы были в полной растерянности. Некоторые выскакивали из траншей и убегали, отстреливаясь. Некоторые, не успев выскочить, бросали оружие и, подняв руки, кричали: «Гитлер капут!»

Помню, преследуя убегающих, рядом со мной бежал санитар гвардии рядовой Кулиев со сложенными носилками. Так он, то ли для потехи, то ли со зла, размахивал носилками, как богатырь времён далёких, и валил свои жертвы. Та атака для нас была очень успешной, мы продвинулись километра на три и освободили посёлок Аджимушкай. В посёлке жителей не было, очевидно, немцы их выгнали, или они ушли партизанить в подземные катакомбы.

Ноябрь 1943-го. Мне девятнадцать. Исполнилось десять месяцев, как я на фронте…