Павел Прокофьевич Иванченко (1921–1945) – гвардии капитан. На фронте с 1941 г. Награждён орденами Красного Знамени, Красной Звезды. Погиб 22 апреля 1945 г.

1 апреля 1945 г.

Привет с фронта!

Здравствуйте, дорогая моя мамаша. Первым долгом желаю вам всего наилучшего в вашей жизни и здравии. Дорогая мамаша, письма я от вас получаю редко, не знаю, почему. За меня, дорогая мамаша, прошу, не волнуйтесь и не беспокойтесь. Живу я пока хорошо, на фронте бью немцев из труб. Только прошу вас, напишите, как вы живёте, как кушаете, как хватает вам денег. Я вам, мама, выслал три посылки, как получите, так сообщите…

Жизнь моя проходит хорошо. На этом, дорогая моя мамочка, до свидания. Целую вас крепко.

От Толика давно уже не получаю письма. Мама, вы мне опишите, что же представляет из себя эта Галя и как они провели время дома…

Ваш сын Павел.

15 сентября 1945 г.

Берлин.

Дорогая Анастасия Тихоновна! Ваше письмо, адресованное командиру части, передали мне, т.к. вместе с вашим сыном я прошёл боевой путь от Днестра до Прута и через Польшу и Германию до самого Берлина. В боях мы были всегда рядом с ним. Он был мужественный и отважный командир. Я долго раздумывал, прежде чем начать ответ на ваше письмо. Я боялся, что своими воспоминаниями о гибели вашего сына я принесу лишнюю боль и без того наболевшему сердцу матери, оплакивающей своего любимого сына. Но потом решил, что сухое официальное уведомление «пал смертью храбрых» не удовлетворит мать, она захочет знать все подробности. Так поступила моя мать, потерявшая на фронте двух сыновей, а я – двух родных братьев.

Как бы ни была <…>[1], но я вам её опишу. Вечером 21 апреля мы выбили немцев из обороняемой ими помещичьей усадьбы и расположились на ночлег в барском доме. Ваш сын поместился вместе со штабом батальона в подвальном помещении, а я вместе с телефонистами и разведчиками его роты расположился в одной из комнат верхнего этажа. С нами же был и его ординарец, рязанский молодой паренёк Шляпин. Изнурённые непрерывными боями, мы крепко заснули и не пожелали подняться на завтрак. Пришёл ваш сын и, сердито обращаясь ко мне, говорит: «Что, проспали завтрак-то? Сейчас начинаем бой, а вы окажетесь голодные…» Я ответил ему, что здесь вволю можно покушать и даже выпить немецкого добра, и не желает ли он разделить «трапезу». Глянув пристально ему в лицо, я не узнал его. Таким мрачным я его никогда не видел. Был не похож на себя и его ординарец, вечно весёлый, вечно улыбающийся.

Это было ранним утром 22 апреля 1945 г. Небо было закрыто густыми тучами. Дул холодный порывистый ветер; временами начинал накрапывать дождь. Часов в 7 утра мы вступили в бой, быстро сломили сопротивление упорно оборонявшегося противника и сосредоточились для дальнейшего броска в противотанковом рву, опоясывающем предместья Берлина. Наши соседи справа и слева отстали от нас. Мы далеко выдвинулись вперёд. Обнаружив, что нас мало, немец бросил на нас в контратаку крупные силы, поддержанные танками и самоходными орудиями. Мы очутились чуть ли не в кольце – создалась угроза полного окружения. Ваш сын приказал мне подняться изо рва наверх, вести наблюдение и докладывать ему. Поднявшись наверх, я увидел, что прямо и с боков (по-нашему, с флангов) на нас идут в атаку в полный рост густые цепи немцев. Предупредив его о надвигающейся опасности, я открыл по немцам огонь из автомата. С левого фланга противника задерживали огонь нашего станкового пулемёта и автоматный огонь сержанта Рыжкова, командира отделения управления роты, которой командовал ваш сын.

Прикрывая отход подразделения, я мельком глянул назад и увидел, что подразделение, отбиваясь направо и налево, отходит назад. У меня кончились патроны. Прекратил огонь. Немцы бросились снова вперёд. Я бросил им навстречу две, одну за другой, гранаты и стал отползать сначала по рву, потом по канаве вправо, т.к. немцы отрезали мне путь движения к роте. Скрытными путями мне удалось пробраться к своим и потом присоединиться к своей роте. Тут мне сообщили, что ваш сын, его ординарец и восемь других товарищей погибли.

Получив поддержку от своих танков и артиллерии, мы снова ударили по немцам и быстро достигли оставленных позиций. Под огнём врага я пополз искать тело вашего сына. Нашёл его лежащим вверх лицом. Разрывная пуля попала ему между глаз в переносье и разрушила затылочную часть головы. В четырёх-пяти шагах от него лежал убитый его ординарец. В разных положениях, на различном расстоянии от него были тела других наиболее отважных наших ребят.

Оставаясь прикрывать отход подразделения, я не мог видеть подробностей трагедии, жертвой которой стал ваш сын. Ещё одна маленькая подробность. Перед боем ваш сын был одет в клеёнчатый плащ, какие носят немецкие мотоциклисты, и [тыловую] фуражку с красным околышем. Я сказал ему, между прочим: «Вы, – говорю, – своей формой [отличаетесь] от нас, противник за три километра увидит, что вы офицер, и будет стараться вывести вас из строя». Он не внял моему совету переодеться. После гибели вашего сына мы бились весь день и всю ночь и утром 23 апреля с боем вступили на окраину Берлина. Пленных не брали. Мстили за вашего сына и за других товарищей.

Ваш сын пал смертью героя 22 апреля 1945 г. часов в 10-11 утра. Во время его похорон я находился в <…>[2] сына и его боевых друзей, павших вместе с ним, я видел, когда мы вышли из боёв на формирование. Все они похоронены в сквере на одной из окраинных улиц Берлина. На могиле вашего сына, расположенной в центре, укреплён деревянный постамент, окрашенный красной краской и завершающийся пятиконечной звездой. На постаменте дощечка с его званием, датой и надписью: «Пал смертью героя в борьбе за свободу и независимость нашей родины».

О его вещах из его разговоров мне было известно, что вещи он решил отослать почтой домой. Личные вещи мы оставили при нём. Ордена сняли и сдали в 4-й отдел. Были ли у него ещё какие-либо вещи в обозе, который всё время находился в тылу, я ничего не знаю. Я всё время находился на передовой позиции. Ордена, по положению, высылке домой не подлежат. Подлежит высылке только орден Отечественной войны. Этого ордена при нём не было, мне помнится, он говорил, что <…>[3] Отечественной войны II ст., то ли сам орден он отослал домой. Вы имеете право по положению носить этот орден вместо своего сына. Вот всё, что я в общих чертах мог рассказать о вашем сыне…

Знаю, тяжела утрата, больно материнскому сердцу, да что делать? Война! «Лес рубят – щепки летят». Мужайтесь, будьте тверды и гордитесь вашим сыном. Расскажите всем, как он геройски бился и погиб за родину.

С уважением к вам, В. Симаков.

[1] Написано неразборчиво.

[2] Написано неразборчиво.

[3] Написано неразборчиво.