Мария Никаноровна Гридчина (Кибальникова) (1929 г.р.) – уроженка ст. Терновской. В 1939 г. семья переехала в Тихорецк. В 1942 г., когда фашисты оккупировали город, ей было всего 13 лет. 30 января 1943 г. вместе с группой других детей она была чудом спасена из горящего сарая воинами 3-го батальона 1372-го полка 417-й стрелковой дивизии. С 1943 г. работала в зерносовхозе «Тихорецкий».

1941 г.

В июне 1941 года началась война. Моего отца забрали на фронт, а мать послали рыть окопы под Новороссийском. За мной и моим малолетним братом Толиком присматривала бабушка Евгения Васильевна Телехова, которая жила неподалёку. После отъезда родителей она переехала в наш дом.

1942 г.

Летом 1942 года немцы ринулись на Северный Кавказ. И уже 5 августа того же года оккупировали Тихорецк. Мне тогда было всего 13 лет, а Толику – неполных пять.

Захватив город, немцы сразу же объявили о так называемом новом порядке, в котором основным пунктом значилось: «...Всё работоспособное население города обязано работать на великую Германию».

Фашисты собирали детей по всему городу и из близлежащих станиц в возрасте от 8 до 14 лет. В этом им активно помогали полицаи, выходцы из местного населения. Детей свозили в сарай, находящийся в районе железной дороги, недалеко от улицы Будённого.

Ранним утром в наш дом постучали. В дверь вошёл комендант и человек, в котором я узнала соседа по улице, одетого в форму полицая. Он указывал пальцем на меня. Комендант подошёл ко мне и, взяв за руку, стал уводить из дома. Бабушка встала на мою защиту, умоляя оставить меня, но фашист наотрез отказался, сказав, что я нужна для медицинского обследования, к вечеру вернусь целая и невредимая. Но я вечером не вернулась.

Меня отвезли в немецкую санчасть, обследовали и присвоили порядковый номер. И так я стала Русской Машей № 28. Потом меня отвели в большой каменный сарай, где находились такие же дети. Спустя несколько дней привезли ещё детей из ближних станиц в возрасте от 8 до 12 лет.

Спустя два дня немцы отобрали восьмилеток, детей погрузили в машину и увезли в неизвестном направлении. Их участь мне неизвестна до сих пор.

Через неделю рано утром нас выстроили возле сарая. Перед нами стояли два огромных танка и немецкий комендант, который объявил, что все русские дети сейчас будут принимать «немецкое подданство», присягу на верность Германии и великому фюреру. Вытянув вперёд правую руку, мы стали повторять слова за комендантом. Затем нам объявили, что мы являемся подданными Германии. Танки уехали, а нас вернули в сарай.

Поздним вечером внезапно двери сарая распахнулись, и полицаи завели парня по имени Костя. Это был отважный человек. Позже мы узнали, что Костя был из отряда тихорецких подпольщиков. Он рассказал нам о борьбе местных жителей с оккупантами и сказал, что все мы не должны поддаваться на провокации, а должны быть стойкими и сильными, настоящими патриотами своей Родины. Даже ценой собственной жизни должны молчать и ничего не рассказывать. Именно так юноша, который был ненамного старше нас, поднимал в нас боевой дух, укрепляя веру в будущую победу.

Ежедневно нас строем водили разгружать немецкие вагоны с боеприпасами на механический завод. Работали мы по нескольку часов, а затем нас вновь возвращали в сарай, где кормили кашей и костями.

Однажды после разгрузки я поскользнулась и упала. Ко мне подскочил немец и ногой ударил по голове, затем в живот. Я потеряла сознание. Ребята подхватили меня и потащили в сарай, где уложили на кровать. Вскоре я пришла в себя, но затем крепко уснула. Ночью в сарай вошёл полицай, разбудил меня и отвёл в немецкую санчасть к доктору. Врач пообещал снять боль, но сказал, что слышать травмированным ухом я никогда уже не буду.

Были и более страшные дни. В начале октября нас погрузили в машину и повезли на площадь, которая сейчас носит имя маршала Жукова. На площади стоял отряд автоматчиков и две немецкие бронемашины. Комендант приказал нам лечь на землю в ряд, лицом вверх, и широко открыть глаза. Сказал, что в случае неповиновения нас ждёт неминуемый расстрел. Мы лежали в ряд, плотно прижавшись друг к другу, дыхание замирало, сердце стучало так, что, казалось, его стук был слышен по всей округе.

И вдруг по команде коменданта по обе стороны от нас, лежащих, навстречу друг другу двинулись бронемашины. Шум двигателей заглушал наши стоны и крики. Продолжалось всё несколько минут, и перед нашими глазами пролетела вся, совсем ещё не длинная, жизнь.

В другой раз нас внезапно посадили в грузовик и вывезли в зерносовхоз (сейчас посёлок Парковый), в заснеженное поле (сейчас улица Волгоградская). Перед нами возвышались две огромные виселицы и бронетранспортёр, стоящий неподалёку. Комендант выстроил и перечислил нас по номерам. Стал задавать вопросы, угрожая виселицей, требуя от нас признаться и указать место, где находятся коммунисты или евреи. Но мы не произнесли ни слова. Комендант приказал первым и вторым номерам подойти и встать к виселице. Ребятам накинули петли на шеи и по команде офицера дёрнули верёвки вверх.

Но буквально через несколько секунд последовала команда, верёвки ослабили, и ребята рухнули на землю, кашляя и задыхаясь.

Я боялась больше других, так как в нашем доме во время оккупации скрывалась еврейская семья, мать с семилетней девочкой. Бабушка прятала их в выгребной яме, а по ночам подкармливала молоком и хлебом.

1943 г.

Наступил конец января, раскаты орудийных залпов слышались всё ближе и всё чаще. От рабочих механического завода мы узнали, что идёт активное наступление Красной армии на Северный Кавказ. Территорию за территорией Кубань освобождали советские войска.

Ранним утром 30 января 1943 года нас разбудили взрывы снарядов. Окна сарая были наглухо заколочены, были слышны лишь обрывки немецкой речи и сильный запах гари. На улице что-то происходило. Возможно, немцы поспешно собирали оружие, боеприпасы, награбленные вещи и уезжали прочь с нашей земли. Через некоторое время наступила полная тишина, и лишь изредка её нарушали взрывы авиабомб и снарядов.

Вдруг мы почувствовали запах дыма, который постепенно стал заполнять сарай. Мы испугались, началась паника. Но тут мы услышали жёсткий голос Кости, который призывал нас не падать духом и оставаться сильными и мужественными. Костя громко запел «Интернационал». Мы все тут же его подхватили. Сомкнувшись в круг, мы пели всё громче и громче, надеясь, что кто-то услышит наши голоса и спасёт от неминуемой гибели.

Дым всё больше наполнял сарай, некоторые стали задыхаться и падать, теряя сознание, их подхватывали другие и продолжали петь «Интернационал». Сарай горел всё сильнее, дышать было невозможно.

Вдруг – грохот, пыль. Стена стала рушиться. Сквозь шум и толстую дымовую завесу мы услышали русскую речь, казалось, что сами ангелы спустились на землю, чтобы спасти нас. Сквозь клубы гари и пыли мы увидели огромный танк, пробивший стену сарая своей могучей бронёй, и девушку в белом тулупе, в шапке-ушанке с красной звездой, с автоматом в руках. «Наши, ребята, наши!» – закричали мы. Девушка сквозь огромную дыру в стене протягивала руки к нам, приговаривая: «Ребятки, родненькие, как долго мы вас искали!» Это была Анна Петровна Тодоренко, старшина санитарной роты 3-го батальона 1372-го полка 417-й стрелковой дивизии, освобождавшей наш город со стороны ст. Фастовецкой. Мы жадно вдыхали морозный воздух, вновь и вновь окунаясь головой в снег. Нам казалось, что вот оно – счастье, вот те минуты радости, которые мы будем помнить всю свою жизнь. Буквально через несколько минут сарай рухнул, и пламя жадно поглотило оставшееся строение.

1945 г.

В конце 44-го вернулся из госпиталя в Тихорецк отец, вскоре приехала и моя мама. Город восстанавливался после разрухи. Весной 45-го закончилась война. Наступило мирное время.