Николай Иванович Волков (1921 г.р.) – снайпер, участник Сталинградской битвы, уроженец с. Владимировка (Азербайджан). Окончил четыре класса, работал трактористом в колхозе. На фронте с 1941 г. Войну встретил на Западной границе СССР в составе 1720-го автомобильного батальона одного из пограничных подразделений НКВД. Был ранен, после выздоровления зачислен во второй пограничный полк НКВД. В 1944 г. на границе с Польшей был ранен и на фронт уже не вернулся. Награждён двумя медалями «За отвагу» и медалью «За оборону Сталинграда». После окончания войны жил в Тихорецке.

1941 г.

В мае 1941 года меня призвали в армию. Присягу я принимал на Западной границе, в составе 1720-го автомобильного батальона одного из пограничных подразделений НКВД.

Война началась для меня на пятый день после её объявления – на расположение погранотряда совершили налёт немецкие «мессеры». Я получил ранение в ногу, отбился от части и вынужден был вместе с беженцами пробираться на восток. Колонну, состоявшую, в основном, из женщин, стариков и детей, постоянно бомбили. Вокруг всё горело – деревни, лес, разбитая техника. Повсюду валялись трупы... Тот страшный путь оставил неизгладимый след в моём сердце. Одна картина запомнилась мне навсегда: у горящей хаты лежала убитая молодая украинка в окровавленной белоснежной вышиванке, а рядом ползал её маленький грудной ребёнок... Именно это воспоминание вселило в мою душу ненависть к врагам, дало силу и моральное право убивать оккупантов. А ведь убийство человека для старообрядца (а я родился в семье старообрядцев) – вещь немыслимая!

В Каменец-Подольском меня взяли в медсанчасть, оказав первую помощь. На следующий день мне сделали операцию и отправили в тыловой госпиталь, в город Мариуполь, а затем на лечение в Таганрог.

В конце августа я пошёл на поправку – рана зажила, и можно было более-менее сносно ходить. Поэтому меня вновь отправили в войска. В этот раз я попал во второй пограничный полк НКВД. Учитывая, что ранение ещё не позволяло свободно передвигаться, меня назначили поваром.

Служба, конечно, была не на самой передовой, но практически около. Вместе со своим полком я и докатился до Волги, отступая от Донецка, Харькова, а затем и по донским степям и балкам.

1942 г.

В августе сорок второго, когда мы оказались в Сталинграде, я впервые увидел великую реку – Волгу. Покачав головой, я тогда сказал товарищам:

– Мне ни за что её не переплыть – плавать-то я не умею!

Тогда я ещё не знал, что на тот берег переплывать нет смысла – там стояли заградительные отряды, расстреливающие из пулемётов всех, кто пытался преодолеть Волгу, уходя с передовой.

Наш полк пограничников поставили оборонять северную часть городской околицы. На позициях, которые были почти прижаты к реке, стали копать окопы и сооружать блиндажи – поступил приказ основательно врываться в землю.

Перед линией обороны ещё сохранились следы предыдущего боя – по всему полю лежали трупы солдат, чадили обгоревшие танки. Мне подумалось: «Словно во время уборочной страды лежат на полях колоски и высятся снопы пшеницы!»

Так война пожинала свой страшный урожай.

А в город, между тем, всё прибывали и прибывали отступающие части. Народу было множество, и все голодные, усталые. Однажды к берегу причалила баржа с арбузами, и мы бросились разбирать сладкие плоды. И вдруг – «юнкерсы!» Вой пикирующих самолётов, взрывы... Куски разорванных тел смешивались в воздухе с кусками арбузной мякоти и падали вниз, окропляя землю алыми пятнами...

Дня через два подошли и авангардные немецкие части – осада Сталинграда началась. Действия дальнобойной артиллерии и танков в городе были ограничены, и воевали поэтому, в основном, стрелковым оружием. В ходу были автоматы и гранаты. Вражеские командиры первыми поняли, что в таких условиях эффективно применение снайперов. Вскоре снайперские группы немцы создали по всему фронту, что наносило существенный урон советским войскам. Наше командование только через месяц распорядилось создавать такие же снайперские подразделения из числа красноармейцев. Было приказано провести отбор среди нижних чинов. Здесь-то и обнаружилось моё прирождённое умение метко стрелять. На этом моя карьера повара закончилась, и началась служба в должности снайпера.

Зима в тот год была суровой, а снайперу необходимо было лежать без движения часами, выслеживая свою цель. Так что нос я отморозил сразу. Но это тогда была ещё не беда – подумаешь, нос! Вокруг людей пачками косила смерть! Трупы лежали везде.

Однажды я залез в подбитый «Т-34», чтобы оттуда выцеливать немцев. Когда зажёг в темноте фонарик, то увидел рядом обгоревшие мёртвые тела танкистов. Стало жутко, и я пулей выскочил из танка. Но потом больше мертвецов не пугался – привык и только читал про себя молитвы.

Вторым номером у меня был лезгин Фаталеев. А ещё с нами на охоту посылали девушку-ефрейтора Клавку. Её обязанностью было наблюдать за нами и считать убитых нами немцев, что она делала при помощи стереотрубы. В общем, выполняла контролирующие функции. Так что обмануть начальство у нас не получилось бы – всю «добычу» считала Клавка, она же писала и рапорты, где точно указывала количество подстреленных врагов.

Порой на участках Сталинградского фронта разыгрывались настоящие снайперские схватки, в которых мало было умения метко стрелять, а необходимо было ещё и применять хитрость, чтобы победить.

Был такой случай – сидели мы с Фаталеевым и Клавкой на позиции, высматривали немцев. Вдруг на моём примороженном подбородке выступила кровь. Откуда? Боли-то я не почувствовал! Первой сообразила Клавка:

– Это немецкий снайпер в тебя стрелял, но чуток не попал – пуля только чиркнула по бороде!

По моей спине пробежала дрожь... Упали на дно окопа, затаились. Потом стали высматривать замаскировавшегося противника.

Как уже часто бывало, я послал Фаталеева в соседний окопчик помаячить каской на палке и не ошибся – с позиции напротив раздался выстрел, и каска отлетела в сторону. Но по месту выстрела я целиться не стал, так как понял – у немца две винтовки. Решил ждать, когда фашист себя проявит. И действительно, вскоре тот пополз ко второму «стволу». Он чуть приподнял спину, и вот тут-то я и надавил на спуск. Трёхлинейка дёрнулась, и на той стороне немец уткнулся носом в мёрзлую землю. Клавка посмотрела в стереотрубу и удовлетворённо кивнула головой. Так и проходили наши фронтовые будни – каждый день свидания со смертью.

Было на фронте всякое. Не обходилось и без стукачей. Например, однажды в небе над Сталинградом встретились четыре советских «И-16» и два немецких «мессера». «Ишаки» вроде как испугались и стали удирать на восток. «Мессеры» бросились за ними, но вдруг один из немецких пилотов начал расстреливать сзади своего ведомого. Самолёт задымился и рухнул рядом с позицией пограничников. Что там произошло, почему один немец сбил другого? Это так и осталось для меня загадкой. А вот повара Котлубанова, который, растопырив руки, бегал вокруг полевой кухни кругами, изображая струхнувших советских «ишачков», через полчаса увели сотрудники СМЕРШ. Как потом узнали – 10 лет без права переписки схлопотал. Ясно – кто-то «стуканул». А в сбитом самолёте с шеи мёртвого немецкого пилота солдаты сняли золотой медальон, в котором была фотокарточка женщины с маленьким ребёнком на руках.

Немало настрелял я немцев. Хотя вера и не позволяла мне убивать, но, вспоминая мёртвую женщину с малым дитём, что видел на Украине, я продолжал уничтожать врага. Но иногда рука всё же не поднималась лишать некоторых из немцев жизни.

Однажды я увидел в оптический прицел немецкого солдата, присевшего в развалинах справить нужду. Стал рассматривать – куда бы его ловчее «шлёпнуть». А у того совсем детское лицо – ребёнок несмышлёный! Жалко стало лишать жизни желторотого, которого Гитлер не пожалел послать на смерть. Вот и шмальнул его по голому заду – и душу чужую не загубил, и Вермахт солдата лишил – всю жизнь тот теперь хромать будет – нестроевой. И такое бывало на войне.

В начале ноября, с наступлением холодов, немцы усилили напор, пытаясь сбросить советские войска с позиций и полностью завладеть городом. Атаки шли за атаками. Но и наши солдаты, закалённые в боях, были уже не те, что в начале войны – появились у них злость и упорство, и противник всё чаще стал проигрывать в схватках. А когда 19 ноября 1942 года войска Юго-Западного фронта прорвали левый фланг немцев и 23 ноября встретились с войсками Донского фронта, завершив окружение армии Паулюса в районе хутора Советского, немцы стали менее инициативными. В то же время, накопив боевой опыт, наши солдаты всё эффективней уничтожали противника.

Порою удавалось захватывать и тюки с продовольствием, которые сбрасывали окружённым врагам с самолётов. Обычно в таких посылках было много шпика, хлеба и мясных консервов, так что мы тоже отведали немецкого пайка.

В Сталинграде сопротивление немцев закончилось 31 января. В этот день командующий 6-й немецкой армией генерал-фельдмаршал Паулюс сдался в плен. Наши позиции были недалеко от универмага, в подвале которого располагался штаб немцев. Накануне зачем-то на этот штаб послали в лобовую атаку свежий батальон нашей пехоты. А там были сильно укреплённые немецкие позиции, так что всех ребят до одного положили с пулемётов. Мы из своих окопов видели, как парила на сильном морозе кровь убитых на их новеньких, белых полушубках. А бойцы все были молодые, только что из резерва. Жуть! Ненужные ведь потери!

А на следующий день, 31 января, наши долбанули по универмагу тяжёлой артиллерией. Всё вокруг смешалось с землёй, все пулемёты разбили, уничтожили. Так бы сразу и надо было! Потом в атаку послали мой полк, и мы захватили универмаг без одного выстрела, немцы уже не сопротивлялись.

Когда из подвала вышли несколько немецких офицеров, красноармейцы (чего там греха таить!) стали отбирать у них ценные вещи. Таковы законы войны. Я забрал часы у одного длинного, высокорослого офицера. Часы были золотые, крупные. Вдруг ко мне подскочил майор из нашей разведки и приказал:

– Немедленно отдать!

Пришлось подчиниться. Потом уже мне объяснили, что я забирал часы у самого фельдмаршала Паулюса.

Немцы в Сталинграде постреливали ещё пару дней, но потом повсеместно стали сдавать оружие, и всё закончилось 2 февраля. Эту дату я запомнил на всю жизнь – впервые после пяти месяцев боёв я смог нормально выспаться. А на следующий день нас, сталинградцев, отвели на отдых, пообещав его продлить на целых два месяца.

1943 г.

Конечно, два месяца не получилось отдохнуть, так как назревали события под Курском. После пополнения нашу часть отправили в район Орла, где уже рылись окопы и возводились укрепления. Иногда в небе появлялись немецкие самолёты, бомбили, разбрасывали листовки. Запомнилась мне строчка одной из них: «Сталинградские звери и сюда прилетели!»

Все ребята в полку загордились тем, что немцы сталинградцев называют «звери» – значит, боятся и уважают! Там же, под Орлом, ещё до начала основных боёв нежданно пришла беда – моего напарника и фронтового друга лезгина Фаталеева застрелил немецкий снайпер. Горько было...

И вот, наконец, началась Курская битва. Сначала мы опять драпали 28 километров на восток, но потом Жуков ввёл в бой резервные танковые соединения, и немцам пришёл конец! Много народу полегло, много моих однополчан осталось в тех полях!

«Снайпер тов. Н.И. Волков, действуя северо-западнее балки Конная, при снайперском пункте оборудовал огневую позицию и вёл внимательное наблюдение за обороной противника. Немецкий снайпер вёл беспрерывный огонь, не давая поднять головы бойцам, но обнаружить его было нелегко. Тогда снайпер Волков пошёл на хитрость. Своего напарника он посадил в подбитый танк с открытым люком и заставил показывать шапку и стрелять из автомата. После первого выстрела немецкого снайпера по шапке он был обнаружен Волковым и первым же выстрелом убит. В этот же день Волков уничтожил ещё четырёх фрицев.

6 декабря 1942 года, при тесном взаимодействии с миномётчиками, которые выкуривали немцев из окопов, снайпер Волков уничтожил шесть фрицев. Всего на своём счету снайпер Волков имеет уже одиннадцать уничтоженных фрицев!

За мужество, отвагу и сверхметкую стрельбу тов. Волков достоин награждения правительственной наградой – медалью “За отвагу”.

Подписал представление начальник снайперской команды майор А.Е. Губарь».

Из представления Н.И. Волкова к награде