13 марта 1944 г.

Здравствуйте мои милые!

Я нахожусь в прифронтовом госпитале. Представилась, впервые за последние два месяца, возможность написать вам подробнее, чем обычно писал наспех на открыточках. Прежде всего, это вас давно интересовало, место моих боевых действий. Теперь это можно написать, т.к. дело прошлое, и мой полк находится далеко от меня. Из газет вы знаете, что ликвидирован Никопольский плацдарм в начале февраля. Я находился напротив середины этого плацдарма, южнее Никополя километров на 50-60 на левом берегу Днепра. Участвовал в боях по ликвидации этого плацдарма в направлении главного удара. Выбили немцев из сильно укреплённых опорных пунктов, прогнали на другой берег Днепра и вслед за ними переправились на другой берег. Поплыли на четырёх лодках, я был на последней из них. Первым двум лодкам удалось пристать, пользуясь ночью, и, наткнувшись на боевое охранение, захватить его. Поднявшаяся стрельба всполошила весь немецкий берег, по нам вели большой огонь. Хотя и была ночь, но две лодки на воде было видно. Товарищи на берегу подавили огонь ближних пулемётов, и мы почти без потерь выскочили и забежали в ивняк, открыли огонь по немцам. Немцы, не зная о количестве переправившихся, в панике убежали, освободив на берегу место шириной 1-2 км и длиной 5-6 км. За ночь на этих четырёх лодках в несколько рейсов переправились нам на подмогу другие товарищи. На этом участке были сильные бои. Немцы разрушали наши переправы арт-огнём. Эту нашу маленькую группу немцы хотели уничтожить во что бы то ни стало.

Дело усложнилось ещё тем, что Днепр стал подмерзать с берегов, и переправа совсем прекратилась. Не стали прибывать к нам люди, продукты, и самое страшное – не стало боеприпасов. Через несколько дней Днепр, не замерзавший всю зиму, замёрз. Замёрз настолько, что по льду была переправлена даже артиллерия. Это не только выручило нас, но дало возможность гнать немцев ещё дальше. Только мне не удалось особенно далеко прогнать врага. Я с товарищами прошёл несколько десятков километров. В одном месте фриц оказал упорное сопротивление. Вы, вероятно, знаете, что я как командир миномётной роты, заняв огневую позицию, откуда ведётся огонь, выдвигаюсь вперёд, иной раз очень близко к немцам, и по телефону управляю, или, как говорят, корректирую огонь. Так и в этот раз, я пополз на наблюдательный пункт, только было очень грязно, и я пополз на четвереньках, а не на животе, и поэтому получил рану. Я надеюсь, что предыдущие письма о ранении получены. Добавлю только, что на днях была сделана операция и удалены осколки черепа. Чувствую себя неплохо. Письма, пока не дам постоянного адреса, не пишите. Не пишите и по старому адресу, мне не попасть туда больше.

Целую вас. Ваш папа.

17 апреля 1944 г.

Поздравь моего Женечку с днём рождения!

Здравствуйте, мои милые, дорогие!

Всё ещё лежу в госпитале, только меняю их часто, этот госпиталь находится в большом городе далеко от передовой. Вероятно, пролежу ещё довольно долго. Оказывается, врачи обманули меня, чтобы я не волновался: моя рана оказалась серьёзнее того, что я вам писал. Пуля пробила череп не на 3-4 см, а на 6-7 см от одной пробоины до другой, и довольно основательно повредила мозг. Рана сверху зажила полностью. Не ношу больше повязки. Остались лишь порядочный шрам на голове, не зарастающий волосами, и головные боли, которые меня беспокоят не всегда, а чаще всего вечерами и ночью. Лечусь от головных болей электричеством. В последнее время мало лежу на койке. Несколько раз обошёл все коридоры и закоулки громадного здания, все закоулки двора; в город же за пределы госпиталя не отпускают. Становится уже скучновато. Когда бываешь сильно занят, то скучать не приходится, а теперь очень скучаю по вам. Если бы вы не были так далеко от меня, то я бы сумел повидаться с вами. В одно время предоставлялась такая возможность, я мог ехать в любой госпиталь далеко от тыла, но к этому времени мне сделалось плохо, и я был вынужден в дороге сунуться в первый попавшийся госпиталь.

Теперь такой возможности не предвидится, к большому моему огорчению. После лечения мало надежды попасть в свою часть, а мне очень хотелось бы, т.к. я должен был получить награждение и повышение звания. В новой же части потребуется большое время и удача, чтобы это получить. О себе больше писать нечего, кроме, пожалуй, того, что, имея много досуга, много думаю, вспоминаю и снова переживаю почти всю свою жизнь и в большинстве своих воспоминаний делаю вывод, что делал правильно и неплохо, и лишь в отдельных случаях кажется, что нужно бы иначе поступить. От вас, по-видимому, ещё долго не получу писем. Мне особенно хотелось бы знать, как вы живёте и получили ли денежный аттестат и мои переводы, но ничего не поделаешь, придётся ждать. Целую и обнимаю вас. Ваш папа.

17 сентября 1944 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

Получил письмо от Ани, в котором она пишет, что Дорохин вместе со мной брал город Люблин. Кстати, о Дорохине: напишите мне его адрес, а также имя и отчество, найти его нетрудно, если он действительно участвовал в боях за него, я точно знаю все полки, бравшие Люблин. Я вам сделал переводы на 500 р. и на 207 р., напишите об их получении.

Получил на руки 470 злотых (польские деньги, 1 злотый стоит около 1 рубля). Эти деньги не принимаются на перевод вам по почте. Я не знаю, куда их расходовать. Живём в лесу, поблизости нет жителей. Если дадут отпуск дней на пять, тогда их можно прокутить, но пока такой отпуск не предвидится. Пора бы уж получить отпуск окончательный – домой, но фриц ещё огрызается. Приходится биться с ним ещё. Я всё ещё жив и здоров. Награждение всё ещё не пришло. Я много написал разных «ещё». Но всё же чувствуется близкий конец. Если уцелею в этих боях, то придётся скоро свидеться. Сегодня получил сообщение о том, что союзники уже действуют на территории Германии. Я рад за вас, потому что цены на продукты у вас снизились, и вы пока не жалуетесь на питание. Если у вас мало писчей бумаги, то посмотрите среди моих тетрадей, которые остались после учёбы в институте, используйте чистые листочки, сохранив записи. Мне помнится, что у меня были даже целые тетради. Вы пишете, что Женя стал большим. Ему пора заниматься физкультурой, развивать грудную клетку и выполнять физическую работу, не злоупотреблять сидячими занятиям. Мне не хотелось бы, чтобы мой сын был сутулым со впалой грудью. Позднее это не выправить, а получить всё это в таком возрасте легко.

Пишите, как вы живёте. Ваши письма я получаю иной раз часто, а иной раз с большими перерывами. Боюсь, что и мои письма ходят нерегулярно. Будьте живы и здоровы! Целую и обнимаю. Ваш папа.

30 января 1945 г.

Здравствуйте, мои милые, дорогие!

Получил ваши три письма и открытки, где вы пишете о своём несчастии. Бывает же так, что несчастия сыплются на голову одно за другим, как «бедному Макару на голову шишки»! Из Балезино получил письма о несчастии, постигшем Володю, моих родителей и тётю, а вслед за тем и от вас о пожаре и повреждениях, которые Аня получила при прыжке со второго этажа. И это всё в тот момент, когда мне со своими людьми пришлось вести самый жестокий бой, какой только мне приходилось. Правда, бой мы этот выиграли; мы погнали врага на сотни километров. Вот это мне и помешало написать вам немедленно ответ на ваши письма. Представьте себе, что мы делали в сутки пешком 35-70 километров. Мог ли я на ходу или на остановках от одного до трёх-пяти часов, когда каждый мускул требует отдыха, написать что-нибудь в темноте на морозе! И только сейчас, когда мы остановились на вторые сутки, имею возможность написать вам о себе и дать кое-какие советы для вашей жизни.

Мы с вами, по-видимому, несколько наказаны за то, что считали, что наш дом, наша квартира так далеки от фронта и что их ничто не потревожит. Досталось и нам, несмотря на то, что далеко от фронта. На это не жалуйтесь и терпите. Сравните свою судьбу с теми, которые остались без крова, без одежды, без пищи и вынуждены были скрываться в лесах и у чужих людей. Часто я встречал детишек и обезумевших женщин, не имеющих ни крова, ни пищи, ни дальнейших перспектив, с небольшими узлами и идущих сами не зная куда по дорогам, усеянным трупами, разбитыми повозками и прочим барахлом. Вам ещё лучше, чем им. И убиваться особенно не стоит даже и в том случае, если со мною случится что-нибудь, а это возможно, когда идут столь ожесточённые бои, когда немец бьётся не за место, где бы он мог делать грабежи, а за своё жилище, за свою жизнь. Многие немцы бьются отчаянно.

Мне хочется с вами поделиться мыслями о том, что у вас в тылу, в тех семьях, у которых никого нет на фронте, и не чувствуют ничего о фронте, о том, что идёт жестокая борьба, т.к. это далеко от них, и им ничто не угрожает. Возможно, что слушают сводки Информбюро и читают газеты, как приправу к кушаньям, к неплохой жизни окопавшихся в тылу. Всегда было, что «для одних война – мучение, разорение, а для других – мать родная». Это для различных Цыпиных, Гординых, Михайловых и др. Что для них теперь Князев? Они думают, что он ещё и не вернётся, и что обходились в последнее время без него, обойдутся и потом; а о семье его тем более не стоит беспокоиться. Переживите как-нибудь. Буду жив и здоров, как-нибудь выправимся, и с Цыпиными, Гордиными, Михайловыми мы ещё рассчитаемся. Писать куда-нибудь к различным организациям Тагила я не имею пока времени и не надеюсь, что они помогут. Они мои письма, написанные кровью, просто положат под сукно. Лучше будет, если ты, Аня, будешь ходить к ним и надоедливо требовать своих прав, чтобы отвязались от тебя, они, возможно, сделают что-нибудь. Сходи в военный отдел горкома ВКП (б), в военкомат, в Горсовет. Если ничего не сделают, то через свои военные организации несколько позднее, когда несколько приостановится всё пришедшее в движение, я постараюсь сделать что-нибудь.

Я жив и здоров, несмотря ни на что. Не убивайтесь, не жалуйтесь на свою судьбу, бывает хуже. Человек может многое пережить, если имеет надежду на лучшее будущее.

Признаюсь, что мне было очень горько, когда я прочёл ваши письма, не столько за то, что с вами произошло и что мне приходится переживать, а за то бездушие тагильских организаций, которое они показали по отношению к вам, по отношению ко мне, борющемуся за то, чтобы им было хорошо жить. Сравнительно с расстоянием до вас я совсем близко от Берлина. Пишите о вашей жизни.

Ваш папа. Целую и обнимаю вас.