Наталья Сергеевна Селунская (в девичестве – Маслова) родилась в Ленинграде в 1934 г. С началом войны эвакуировалась с матерью в Куйбышев. После войны жила по месту службы отца – в г. Арнштадт, Тюрингия. После демобилизации отца вернулась на родину, в г. Калинин. В настоящее время живёт в г. Кореновск Краснодарского края.

22 июня 1941 г. по чёрному, круглому рупору радиовещания (в простонародье – «тарелка»), из которого на весь рыбачий посёлок Жижица Бологовского района Калининской области целыми днями гремели новости, объявления и музыка, голосом диктора московского радио Юрия Левитана прозвучало страшное слово «Война!» В заявлении Советского правительства было сказано, что Германия без объявления войны вероломно начала военные действия против СССР. Объявлена поголовная мобилизация. Все, кто стоит на воинском учёте, должны явиться в военкомат в трёхдневный срок. Под ружьё встала вся страна.

На следующий день, 23 июня, мой отец, Сергей Николаевич Маслов, директор Куньинского рыбзавода Калининского рыбтреста, положив семейную фотографию в нагрудный карман пиджака и взяв тощий рюкзак с бритвой и парой белья, поцеловал на прощанье жену и меня и вместе с группой мужчин в «киржачах» зашагал в ближайший призывной пункт.

Мама плакала, а я, ничего не понимающая шестилетняя девочка в белом летнем платье, металась по посёлку и приставала к взрослым с вопросами: «Что происходит? Почему мама плачет? А когда придёт папа? Почему нескоро? Что такое война?»

«Надо рыть траншеи!» – сказали деды. Из мужского населения в посёлке остались подростки и старики. Поэтому на рытье траншей для укрытия от пуль и осколков работали, в основном, женщины. В том числе и моя мама. Конечно, я вертелась рядом.

Неожиданно над посёлком закружился самолёт со свастикой на крыльях. Он долго надсадно гудел, описывая круг за кругом. А потом из него полетели... листовки с русским и немецким текстом. Листовок было так много, что казалось, что с неба падает снег. Жители, понимающие и не понимающие, ловили их, читали. Листовки призывали к спокойствию, к повиновению германским войскам, учили не сопротивляться новому, немецкому порядку, а оказывать содействие.

Женщины опять плакали, а деды ругались и суровели. Через какое-то время прилетели снова самолёты. Мы, дети, их не боялись. Думали, снова будем ловить бумажки-листовки, но они стали бомбить железнодорожные пути Ленинград – Москва и посёлок.

Среди воя моторов самолётов, взрывов бомб, шума чего-то падающего, ломающегося и горящего, криков людей я помню отчаянно высокий крик: «Уберите девочку в белом платье! Она – хорошая мишень!» И меня спрятали в траншею, чем-то прикрыв. Ошеломлённую, растерянную, плачущую. Так я впервые встретилась с жестоким лицом войны.

Сразу после бомбёжки на железнодорожные пути поставили эшелон для эвакуации населения в глубь страны. Пока это был пассажирский состав, но уехали далеко не все. Осталась и моя мама. «Ну как же я уеду, не узнав нового адреса мужа?» – рассуждала она. Ей пытались возражать, но всё напрасно. После нескольких бомбёжек, человеческих жертв, когда для эвакуации подали товарные вагоны с нарами, без воды, без туалетов, без каких-либо удобств, маме сказали: «Ольга Ивановна, это – последний эшелон. Дальше придёт немец». Только тогда мама взяла обычное оцинкованное корыто, положила туда самые необходимые вещи, остальные заперла в квартире, а ключ забросила на огород, где уже зацветали огурцы, привязала к корыту веревку, перекинула её через плечо и, как бурлак, потащила по земле, по траве, по песку на вокзал.

Повзрослевшая, я шагала рядом, неся посильные вещи. Уехали из посёлка почти все.

В вагонах-теплушках было тесно, жарко и молчаливо. Плакали только маленькие дети. Состав ехал без расписания, то тащился еле-еле, то ехал с большой скоростью, то стоял.

В этот же день фашистские самолёты налетели и стали бомбить и обстреливать наш эшелон. Машинист пытался маневрировать: то наберёт большую скорость, то резко остановит состав, то вновь его тронет назад или вперёд. В теплушках всё ходило ходуном. Кто-то набивал синяки, что-то разливалось и разбивалось. Пули прошивали деревянные стенки вагонов, осколки бомб оставляли дыры в них, калечили людей. Некоторые не выдерживали и выпрыгивали из теплушек, спасаясь в степи. Поезд их не ждал.

Немецкие бомбы всё же попали в наш состав, и последние вагоны загорелись. Поезд остановился, горящие вагоны отцепили. Наш вагон теперь был последним. Я очень боялась, что теперь отцепят нас. Состав тронулся дальше. Немцы отбомбились и улетели. Кто успел, тот забрался в уезжающие теплушки. Слабые, больные, старые и раненые с криками о помощи, протянутыми руками остались в степи, предоставленные самим себе. Мы ехали и плакали.

В теплушке нас стало больше. Жарко и тесно. Вода и хлеб кончились. Двое суток ехали без остановок. Наконец, какая-то крупная станция. Тихая, казалось бы, мирная обстановка, и главное, водопроводная колонка с водой. Взрослые с разнообразной посудой бросились в очередь к воде. Я от мамы не отставала. Набрали воды в какую-то кастрюльку, сами напились. Мама сняла с себя шерстяную кофточку и сменяла её на хлеб. Очень довольные, мы вернулись в свой временный приют. Отправились без объявления, по паровозному гудку. Опять не все успели вернуться в свои теплушки. Так терялись родственники и знакомые.

Когда рядом с нашим поездом останавливались воинские эшелоны, мама давала мне железную миску и посылала просить покушать.

«Дяденьки солдаты, дайте каши», – просила я, объясняя, кто мы и откуда. Солдаты не отказывали. Так иногда я приносила продовольствие, да ещё мама меняла вещи на провиант.

Ехали мы целый месяц. Из радостей была только мысль, что избежали оккупации. В газетах уже сообщалось о фашистских зверствах на оккупированных территориях.

Грязные, исхудавшие, больные, практически без вещей, мы приехали на конечный пункт нашего движения – город Свердловск. На дворе был июль 1941 г. Впереди – самые страшные четыре года моей жизни.

P.S. Папа прошёл с боями до Берлина. Имел контузии и ранения. Награждён двумя орденами Красной Звезды и рядом медалей, в том числе «За отвагу».