«Идя в атаку 3 августа в районе с. Воломин (Польша), ваш сын на своём танке подбил два танка противника, гусеницей своего танка раздавил танк противника и до десяти транспортёров, уничтожил до ста гитлеровцев. Когда танк был подбит, Георгий Сорокин на горящем танке продолжал уничтожать живую силу и технику врага. В этом бою ваш сын проявил мужество и отвагу, с достоинством отстоял честь советского офицера, за что представлен к присвоению звания Героя Советского Союза.

Мы благодарим вас, Клера Георгиевна, что вы воспитали такого бесстрашного и всеми любимого сына. Сейчас ваш сын легко ранен, но не беспокойтесь, на днях он снова будет в нашей семье танкистов. С приветом к вам, старший лейтенант».

Из письма командира Г.А. Сорокина Анатолия Степановича Редина

12 августа 1944 г.

«Лучше умереть стоя, чем жить на коленях» – до чего хорошо и верно сказано! Этот девиз испанских коммунистов я часто вспоминал, слушая рассказы партизан.

Эх, родная, ну и дали же мы понять фрицам в последних боях! Долго будут помнить! Ну, да это ещё не всё, до Берлина встретимся не раз. Впрочем, будем и в самом Берлине. Если «господин тигр» думал, что так легко покончить с младшим лейтенантом Георгием Сорокиным, то он глубоко ошибся. Впрочем, мне кажется, он ничего не успел подумать, так как я его зажёг сразу.

Здоровье моё в порядке. Завтра-послезавтра выпишусь. Жаль мне одного моего друга – погиб в том же бою, где задело и меня.

Ну, пиши, родная. Целую крепко. Жорка.

20 августа 1944 г.

Здравствуй, моя родная!

Снова сел за послание, так как в моей жизни произошло большое событие – я снова получил грамоту и благодарность командования. Это уже во второй раз, но надеюсь – не в последний. Мамочка, эти великие документы должны стать нашей семейной реликвией. Прошу тебя: сохрани их как самую дорогую и почётную для меня вещь.

Сейчас пока не воюю (как и все), но это, конечно, временно. Скоро снова двинемся вперёд и в недалёком будущем войдём, безусловно, в Германию.

Немцы бросают листовки своим солдатам: «Помните, что Висла – это ворота в Германию и в ваш собственный дом». Что ж, ворота раскрыты, и мы войдём туда без разрешения хозяев.

Делать сейчас абсолютно ничего не делаю, хожу по лесу, ягоды собираю, пройдёшь на озеро, посмотришь, как люди купаются, и даже вздохнёшь с досады. Самому-то купаться запретили, так как может снова появиться малярия.

Да, теперь о той правительственной награде, что я писал тебе раньше: за последние бои командование послало ходатайство о присвоении мне звания Героя Советского Союза. Папа может не беспокоиться – его Егор чести Сорокиных не уронит. Ну да хватит, а то скажешь – вот расхвастался!

Все события на всех фронтах говорят, что разыгрывается последний акт мировой драмы.

Привет всем, кого знаю и кто меня знает. Целую. Ваш Жорка.

22 августа 1944 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

Вчера был у нас такой случай: приехали к нам артисты московских театров давать концерт, а я как-то запоздал на него. Вдруг слышу, зовут меня: «Сорокин, Сорокин!» «В чём дело?» – думаю. Прихожу к месту выступления, а с эстрады конферансье начинает перечислять, что я там уничтожил в последних боях, а потом заслуженная артистка РСФСР такая-то (забыл её фамилию) посвящает своё выступление младшему лейтенанту Сорокину. Приятно, конечно.

Дала она мне адрес свой после выступления, просила заходить, когда буду в Москве.

«Дух» у меня, действительно, сейчас неплохой, это ты, мамашечка, верно определила. Нахожусь в той же части, куда прибыл с Урала. Была она обыкновенной, а стала дважды орденоносной и носит два наименования.

Мне что-то не нравится, что ты всё откладываешь операцию и ничего не говоришь, что за операция.

Здесь мы все уверены, что скоро конец, но всё же бьётся немец сейчас с таким отчаянием, что просто удивляешься. Но вспомните восемнадцатый год. Перед своим окончательным поражением они тоже дрались с такой яростью, что англичане и французы чуть было не подумали о капитуляции. Как вдруг... Но СССР не Франция! И что бы там Эренбург ни писал о прекрасной, мятежной и великой французской душе, я скажу одно: Советский Союз – это Советский Союз, и подобных ему пока что нет. Мы разбили немцев, и только мы!

Пришлите фотокарточку общую. Я тоже постараюсь, но не знаю, как удастся. В города и посёлки я вхожу одним из первых, но все фотографии обычно почему-то закрыты.

Ну всё. Целую крепко. Ваш Жорка.

25 августа 1944 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

До того сейчас замечательное утро, что хочется встать на что-нибудь высокое (хоть на колокольню, что ли) и крикнуть на весь мир: «Товарищи! До чего же на свете хорошо жить!»

«ИЛы» наши летают с самого утра, дают немцу жизни. Артиллерия тоже работает (ещё с вечера). А тут сообщения одно другого лучше: Яссы, Тыргу-Фрумос (я его брал тоже, но неудачно, ещё в бытность мою в Румынии), Кишинёв, Марсель, Бордо, Париж. Эренбург, вероятно, очень рад. Ох, и дела же идут, родные! Новый год обязательно будем встречать в мирной обстановке. На нашем участке фриц здорово сопротивляется. Не хочет, подлец, чтобы мы первые вошли к нему. Ну ничего, мы теперь тоже сами с усами. Не хочешь в дверь пустить, зайдём в окно.

Да, поздравьте с орденами моих ребят, с которыми я дрался в последних боях. На них уже пришли приказы о награждении. Запомните их фамилии: это ж не ребята, а орлы в подлинном виде. Помогов – мой мехводитель, худенький паренёк 1923 года рождения, получил орден Красного Знамени; Сенечка – командир башни, гражданин 1925 года рождения, ужасно застенчивый и робкий паренёк (только не по отношению к немцам), получил орден Отечественной войны I степени; Коля Семененко – плясун и весельчак всей части, радист, получил орден Славы; башнёр мой Федя (1915 года), «папаша», к сожалению, переведён в другую часть, но и он награждён орденом Красной Звезды. Остаюсь один я. Но со мной дело сложное. Если у них дело не шло дальше штаба армии, то моё в Президиуме Верховного Совета СССР. Ну, тоже что-то будет. Вообще же всё в порядке. Снова началась самодеятельность, мои песенки и прочие почти мирные вещи.

Между прочим, в одном польском городке, куда мы вошли первыми, девушки понадавали мне фотографий десятка два, так, от избытка чувств... Если сохранятся, то привезу. У меня больше ничего нет. Всё сгорело. Да жалеть об этом не стоит. Всё чепуха, дело наживное.