Виталий Михайлович Андриевский (5 мая 1910 г. – 20 декабря 1943 г.) – гвардии старший лейтенант, командир роты химзащиты 2-й воздушно-десантной дивизии. Родился в г. Умань на Украине. В 1933 г. служил в РККА в Житомире, в отдельной химической роте корпуса НКВД, получил квалификацию «командир взвода в запасе». Призван на фронт Кореновским РВК 27 июня 1941 г. Учился в Военной Академии им. К.Е. Ворошилова с декабря 1941 г., позже обучался десантному делу в Звенигородском районе Московской области. Воевал на Северо-Западном, затем на Центральном фронтах. Участвовал в Орловской и Курской битвах, форсировании Днепра. Погиб в 1943 г. при артобстреле у дер. Гута на Украине. Похоронен в братской могиле в г. Малин Житомирской области Украины.

Письма адресованы в Кореновский район Краснодарского края.

Апрель 1943 г.

Марусенька, здравствуй!

Сегодня у меня почти праздник – спал, первый раз за эти месяцы, без шинели и верхнего обмундирования. Конечно, в помещении. Ощущение хорошее. Когда был на фронте, такие мысли в голове не держались. Здесь, где я нахожусь, понемногу начинает таять снег, чувствуется приближение весны. Весной и летом, с одной стороны, вставать лучше, а с другой – сложнее, так как будет больше введено в бой техники. Хотелось бы побывать в тех краях, где ты, была б перспектива на свидание, а сейчас таковой нет. А впереди ещё жестокие бои.

Сейчас так хочется увидать тебя и деток, что словами выразить невозможно, но ты, Муська, вероятно, чувствуешь. Я много писем тебе пишу, и если хоть одно попадёт, узнаешь адрес, пиши всё-всё и почаще. Ты, вероятно, занимаешься огородом, много работаешь. [Есть ли] что из хозяйства, или немчура всё забрала? Тебе, конечно, вопросов для писем задавать не надо, т.к. ты всегда всё описываешь подробно, и я имел представление о жизни твоей и наших дочурок. Я живу неплохо, всем обеспечен нормально. Чувствуется, что наш советский тыл работает хорошо. Красная армия имеет всё в достаточном количестве для того, чтобы разбить фашизм.

На этом кончаю. Привет знакомым, кто остался в живых. Пиши всё-всё.

Обнимаю и крепко-крепко целую. Толя. Люсечка пускай папе шлёт рисунки.

13 августа 1943 г.

Добрый день, родная Маруся!

Иногда злюсь на себя за то, что не выберу времени для письма. Думаю, ты простишь мне это, тем более, в тот момент, дорогая, когда продвигаемся вперёд. Фрицы угоняют всё население, которое в конечном итоге разбегается и возвращается в свои не населённые пункты. Встречаются деревни, сожжённые совсем, и в дальнейшем это придётся видеть, потому что вчера на горизонте было большое зарево. Много детей различного возраста, начиная с трёх месяцев, оставили старухам, а трудоспособных женщин угнали. Правда, среди грудных детей есть и [фрицевы], т.к. в этой местности немцы господствовали два года. Словом, разобрать трудно, война!

Ваш старший агроном, вероятно, только знает наизусть одну формулировку, что такое война, а в сущности, он такой истукан, не знает и не понимает, напиши мне его фамилию, я ему напишу «поздравительное письмо». Я про его «организацию» говорил кое-кому из начальства своего, все были возмущены до мозга костей. Теперь он ещё должен знать, что у тебя муж – не красноармеец, а офицер, да ещё гвардеец, а имя гвардейца завоёвывается кровью. Словом, он ещё много кое-чего поймёт позже.

Я очень рад, что ты хочешь меня хорошо встретить, заранее благодарю, надежды на встречу не теряю. Приеду, первым делом знаешь что сделаю? Спроси своих знакомых, они ответят; но нет, они не догадаются, придётся написать сейчас: первым делом я познакомлюсь со старшим агрономом и передам ему «благодарность» от Красной армии.

Питаюсь хорошо, всего есть вдоволь, но при напряжении нервов не всегда есть аппетит. Кушаю молодую картошку, несколько раз пришлось кушать огурцы. Один огурчик у меня есть, держу только для тебя, он небольшой, но кушать его надо будет долго, одновременно буду с тобой играть, а время для этого, думаю, выберем ночью. Я думал, ты догадаешься, когда я буду с тобой играть, а пришлось написать; как, теперь понятно?

Муська! В этом письме посылаю справку, что я в армии, надеюсь, в военторге она удовлетворит начальство, также посылаю свою фотокарточку и Кости [Бешкова], он имеет такой же цвет волос, как и я. Есть у меня к-н начальник, я с тем сейчас бываю больше, он темнее. Фамилия его – Коровин Василий Александрович, с ним я учился в академии на одном курсе, он тогда также был к-ном. Перед боем я с ним также обменялся домашними адресами. А знаешь, Мусенька, с одной стороны, неприятно, когда в такой момент даёшь свой адрес, т.к. знаешь, что даёшь для того, чтобы известили, как и где погиб, а с другой стороны, остаёшься спокойным. Но всё это очень трудно описать, ведь жить хочется каждому, а вот всяким ли – этого я ещё сказать не могу, не испытал. Тебя, дорогая, благодарю за то, что тебе я буду дорог всяким.

Привет Вале. Кланяйся Яше У., Ивану Захарьевичу Фесенко, Валентину Кравченко, Чмелю, И.И. Чучину, Вовкам, Люсе сегодня также шлю письмо на её имя-отчество. Пока всё. Не обижайся, дорогая, что стал мало писать, здесь это дело нелёгкое. Агроному не кланяйся, я его лично «поблагодарю». Целую всех крепко-крепко. Твой Толя. Танюшу ещё раз «ую».

31 августа 1943 г.

Добрый день, Валя!

Насколько мне известно, вы оказывали и в настоящее время оказываете большую помощь Марусе. Семья эта наша единая и любимая, а поэтому от всей души благодарю лично вас, Валечка, за помощь, про которую мне Маруся писала.

Проходя по местности, освобождённой от немецких извергов, мне приходилось наблюдать, быть свидетелем тех мучений, которые переносят граждане, вырвавшиеся из немецкого плена. Некоторые деревни немцы сожгли до основания, и народ, приходя к месту своих построек, начинает строить землянки – готовится к зиме. Возвращаются только люди пожилые. Девушек и женщин, которые помоложе, немцы угнали в Германию ещё раньше. Ваша мысль, чтобы Маруся с детьми перед отступлением немцев ушла с завода, идеальна. В настоящее время вам, как и всем девушкам нашей родины, приходится много работать. Огорчаться и падать духом, Валя, не надо. Недалёк тот час, когда мы сможем свободно вздохнуть всей грудью и сказать: мы победили. В прошлом письме Маруся писала, что вы с Люсей пошли в кино; интересно, как Люся теперь смотрит картину и запоминает ли что. Два года тому назад Люся в кино засыпала, и ей было обидно, а нам смешно, когда мы говорили о её сне. За посещение кино вместе с Люсей вам особое спасибо, т.к. в данный момент Люсин возраст требует и таких методов воспитания, как просмотр или показ кинокартин.

Я жив и здоров, думаю о встрече с Марусей, вами и детьми, но перспектив пока нет, в дальнейшем, надеюсь, будут. Жизнь моя протекает по-фронтовому, что в одном письме описать трудно, кроме того, из писем, которые я пишу Марусе, вы можете знать все подробности. Надеюсь, от вас получу письмо, отвечать буду аккуратно. Вначале вам, Валечка, покажется, что не о чем писать, ведь Маруся моя пишет, но вы можете писать очень о многом. Это нам не всегда можно сильно чёркать, военным.

Пока, всего хорошего. Привет Марусе и деткам, вам ещё раз большое спасибо. Целую крепко. Вит. Мих.

18 октября 1943 г.

Родная Марусенька!

На днях получил средство, подымающее настроение – твои два [обширных] письма. Письмо, написанное тобой 20.9.43, дошло скорее письма от 7.9. Твои письма мне никогда не надоест читать. Они мне придают много бодрости. Последние два письма получил на правом берегу Днепра, где обстановка «скучная», но мне было весело, когда узнал, как вы жили месяц тому назад. Весело тоже не в полном смысле слова, а относительно обстановки. Сегодня напишу дяде Алексею. От меня к нему письмо должно дойти скоро. Он, вероятно, все думы передумал, как я, пока не получил твоего письма после освобождения ст. Кореновской. Последние три дня я тоже, как и Люся, болел малярией, сейчас всё прошло. Летом на ногах – на середине ступни и между пальцами – появлялись пузырчики, но они меня не потревожили. Пузырчики я прокалывал, а потом йодом смазал, и как рукой сняло, до настоящего времени ничего нет. Про это раньше я не писал, т.к. не придавал этому значения, а теперь и у Людмилы Витальевны эта болячка. Правда, пока моё письмо дойдёт до тебя, так может быть несколько болезней. Ты, Муська, вероятно, тоже часто болеешь, как и дети, но мне не пишешь, да? Очень доволен, что будешь иметь хоть немного солёных овощей на зиму. Это далось очень трудно, но будет приятно съесть кисленького зимой. В этой местности, где я сейчас, кроме песка – не подумай «сахарного» – ничего нет. Продвинемся дальше, там должно быть. Здесь сейчас осень вступает в свои полные права – погода кислая, скучная. Это, Мусенька, мы уже третью осень живём врозь. «Квартиры» начинаем делать «капитальные» – шалаши, где позволяет обстановка, и земляночки. Печки бывают из железных бочек, а иногда просто печурку роем, тепло. Скоро запоём минорную фронтовую песенку «Бьётся в тесной печурке огонь…» Она была в моде на Сев.-Зап. фронте. Валя её, вероятно, знает или слыхала где-нибудь. К такой обстановке привык. Придёт время, заживём в светлой, уютной квартире, заживём хорошо, Муська. Надеюсь, судьба нас и в отдельности тебя с детьми не обидит.

Елену Григорьевну Маркину помню хорошо, последний раз я её видел, когда заезжал к тебе в 41-м г. Мы с тобой шли в клуб, а она была около своего дома. Гришу Соколовского тоже знаю. Он работал при Вас. Вас. в лаборатории счетоводом и на анализе воды. Я ему делал замечание, что он плохо пишет цифры, особенно двойку, девятку. Он мне ответил, что арабы именно так писали, а не так, как пишут сейчас все. Конечно, мне было смешно. Словом, я помню всех, кто при мне жил и работал на заводе.

Получил приказ на присвоение мне очередного воинского звания – гв. старший л-т, по этому случаю надо выпить, но нет ничего, кроме воды днепровской.

Думал написать приветственное письмо рабочим, поздравить с праздником 26-й годовщины, но к празднику оно не дойдёт, надо было это делать раньше. Напишешь, как проведёте праздник. У нас перспектив праздновать 26-ю годовщину пока не предвидится. Будем праздновать после войны, если, конечно, удастся. А сейчас… война!

Привет Вале, Елене Григорьевне и другим знакомым. Пиши по-прежнему все подробности.

Обнимаю и крепко-крепко целую всех вас. Твой Толя.

1 ноября 1943 г.

Родная Марусенька!

Сегодня весь вечер посвятил корреспонденции. Получил твоё письмо от 3.10 (ты немного ошиблась в дате, написала 3.9), от Миши и ещё от двух дам из Москвы. Думаю сегодня всем ответить. Миша сообщил мне адрес сестры Томы, которая жила около Клавы, но тот район ещё не освобождён. Написал адреса родственников Доры, они ещё на оккупированной территории. Миша пишет, что он на тебя не обижался и не обижается. Просил меня не писать тебе о том, что он мне сообщал содержание письма, которое он получил от тебя.

С дамами у меня вопрос серьёзный. В сентябре-месяце погиб один к-ц из моих людей, до мобилизации работал в Москве. Обстановка позволила похоронить его со всеми почестями, что и было сделано. Я не отделался официальным извещением, а написал дипломатически-успокоительное письмо, в последнем указал кое-какие подробности. На днях получил от его жены письмо и от сестры жены. Обе, конечно, убиты горем, задают ряд вопросов о погибшем. Что писать, я и сам сейчас не знаю, т.к. в первом письме всё изложил. Придётся написать что-нибудь вообще, но без юмора и без слёз, в чём и заключается серьёзность. Вообще, жизнь военная – она однообразна в мирной обстановке. В военное время каждый день – новое. Для меня самое приятное новое – это тогда, когда я получаю от тебя, Муська, весточку. Правда, такие сообщения, как об этом человечке, который имеет три месяца отпуска, меня возмущают не меньше, чем тебя, и я удивляюсь, как и чем может он болеть. Мне на таких и смотреть не захочется при встрече, не говоря уже о работе. Своего возмущения ты там никому не высказывай, ведь люди знаешь какие? В пьесе Островского герой Незнамов говорит: «Люди большие с маленькими, паршивыми душонками». Конечно, мне тоже неприятно, что ты по вечерам мелешь кукурузу для приготовления второго «блюда», с позволения сказать. Но что я сейчас могу сделать, что? Честь и хвала тебе, родная и дорогая Муська, за твои труды. В своё время я тебя отблагодарю не словами, а на деле. Я уверен, что тебе не придётся ездить с тележкой в станицу и заниматься «товарным хозяйством».

Марусенька! Большое-пребольшое спасибо тебе за табак, но если он тебе понадобится для уплаты за доставку дров или угля, так ты его отдай. Всё меньше одним разом таскать на себе придётся. Я прекрасно помню, что когда ещё до войны народ жил хорошо, и то живущие на территории завода таскали на себе, не говоря уже о станичных. Забота о живом человеке была поставлена «хорошо». Сейчас транспортом завод обеспечен, вероятно, плохо? Титусу, если смогу, напишу письмо через несколько дней, Рябченко тоже. Только что получил ещё два письма – твоё и Люсино. Люсечке я потом напишу отдельно письмо, а сейчас ей большое спасибо за её любовь и за то, что она начинает слушать маму. Танюшу хвалю за её успехи в области танцев. Я вижу, что у нас дочки будут выдающимися актрисами… О корове у меня недавно была мысль о её замене. Она уже старая. Мы купили её после второго телка, да у нас она уже семь лет, но в данный момент проделать операцию замены ты не в силах. Придётся обождать до 44-го года, там будет виднее. Твои предположения, Муська, о разочаровании в тебе ошибочные. Мы ведь вместе стареем и изменяемся. Вполне естественно, что не молодеем, и не от чего хорошеть. Над этим вопросом я не задумывался. Я уверен, что я для тебя и детей дорог, как и вы для меня. Нет сомнения, что мы сыграем на кровати с тобой лучше, чем молодые. Думаю, ты не откажешься, лёжа со мной, поработать так, как раньше, а может, ещё и лучше, правда? Не обижайся, что я так просто пишу, мы на эту тему с тобой почти не говорили в письмах за прошедшие два года. Прошлое я вспоминаю как светлые дни нашей жизни, которую продлим в дальнейшем и возьмём от жизни гораздо больше, чем взяли. Мы вместе прожили полностью шесть лет, два года в <…>, а кажется, что так <…> очень мало. Ты очень хорошо сделала, что написала в НКО, вопрос должен разрешиться в лучшую сторону. А что за раны на ногах? После марша в Раздольную натёрла ноги, или от чего другого? Муська, а где жена Байдалина, не уехала? Таким людям, как она, очень трудно, даже без детей может пропасть. Вот тобой я горжусь, ты очень хорошая жена и мать. Разве можно о тебе допустить мысль – разочаровался! Да никогда в жизни.

Сегодня пока всё. Не обижайся за фразы полового вопроса. Обними за меня Танюшу и Люсю так, как они обнимут своего папу, а потом поцелуй. Да, это сейчас для меня недостижимо, жаль, что только возможно это делать карандашом на бумаге. Привет Вале. Крепко-крепко целую.

Письмо от жены, Марии Елизаровны Андриевской.

8 ноября 1943 г.

Добрый день, родной Толя!

Неужели у тебя нет времени черкнуть пару слов? После событий под Киевом, участником которых ты был, у меня полное основание беспокоиться о твоём здоровье.

Настроение плохое, когда не получаешь писем, тем более что сейчас дома не всё в порядке, а именно: болеют дети, малярия, и больничного не дают по уходу за ребёнком, и вот иногда приходится даже с температурой отправлять детей в детсад. Вообще дети похудели за последнее время, потому что нет молока, корова не доится, и сейчас нам приходится туговато. Валя сейчас работает в конторе ОРСа, пришлось идти из-за хлеба. Но от этого страдают дети, так они ходили в садик, когда они захотят, а теперь надо идти. Вообще такая тяжёлая жизнь, Люсе взяли лекарство, но пока она не принимает, потому что не на что купить яиц, вот получу по аттестату, и тогда сразу куплю на все деньги, чтобы не было перебоев, десяток яиц у нас 80 р.

Почему это твои письма бывают в дороге ровно месяц, а вот Маркина получает через две недели? Правда, он немного ближе. Новостей у нас нет, жизнь наша проходит однообразно. Завод, наверное, пустят на днях, начал поступать мазут, а свёкла начала портиться, и уже вывезли много из бурачной. Осень у нас сухая, было очень холодно – морозы, а сейчас потеплело, прошёл небольшой дождик, но для посева этого мало. Дети праздновали праздник Октября в детсаду. Люся говорила стихотворение «Сколько зелени кругом». Пели, танцевали, было у них угощение, соус, чай сладкий и пироги (яблоки и из белой муки). После давали им подарки (два яблока и печенье, сделанное самими сотрудниками сада – хорошее). Дома я тоже испекла им пирог и паточник. На первый день – 7 ноября – нас вечером пригласила к себе сотрудница моя – жена агронома, но я была с детьми (Валя в командировке была в Краснодаре), и поэтому мы были, пока дети не захотели спать. Так прошёл наш праздник – первый день. На второй день, 8/XI, я ходила с тачкой на 1-е отделение за высадками свёклы для свиньи, очень устала, потому что мы взяли три мешка, а это ведь 15 вёрст туда и обратно. Сейчас пришли с площадки, сказали, что заболели дети. Это такое для меня горе. Пока всё. Целую тебя крепко-крепко. Маруся.

7 ноября 1943 г.

Маруся, родная!

Прекрасно понимаю твои огорчения в те дни, когда нет от меня писем. У меня тоже бывают такие моменты, и тогда много мыслей является. Я жив и здоров, таким же думаю быть с тобой, моя дорогая. Да, война скоро окончится, сейчас идёт массовое изгнание немца. По радио и из газет вы узнаете про наши подвиги, из письма вышеуказанное можно узнать через месяц. Встретиться нам сейчас нельзя. Муська, у меня есть знакомый командир, жена которого – в армии, и находится от него километрах в ста, но он в течение года никак не может встретиться с ней. Это ещё досаднее.

Сегодня большой праздник. Наша дочь, вероятно, выступила? Я в честь праздника получил от тебя два письма, второе с размерами ножек и ручек наших барышень. Долго я думал о вас, примерял к своему росту рост дочурок. И приятно, и вместе с тем больно. Хочется быть с вами. Марусенька, а у Танюши ногти тоже такие, как у Люсеньки? Я хорошо помню ручки Люси, у неё на ручках ногти такие, как у тебя.

На днях получил письмо от Титуса, пишет про завод. Поблагодари от меня за его письмо, а писать ему нет времени. К Томе заехать не удастся, та деревня осталась в стороне и сзади пути моего движения. К сестре Доры, может, удастся заехать, пока курс в том направлении.

Здесь начинается зима. Холодновато, порошит снежок. Одет хорошо, есть одёжа, которую буду надевать, когда зима войдёт в свои права, а сейчас нет необходимости, пока не мёрзну. Ползающих животных в белье пока нет, когда появятся – выведу.

Письмо начал днём, кончаю вечером. По случаю праздника малость выпил, но не пьяный, здесь допьяна не рекомендуется пить, да и нет такого количества водки. Скоро предвидится (впереди) самогонка, это в том случае, если не будут сожжены сёла.

Не удастся закончить страницу эту. Привет Вале и знакомым. Крепко целую, твой Толя.

13 ноября 1943 г.

Родненькая Муська, здравствуй!

Спешу хоть пару слов черкнуть, почта близко. Не волнуйся, что мало получаешь писем. У меня всё в порядке. Эту зиму я лишён «удовольствия» спать на мягкой снежной перине. Есть возможность спать в домах на сене. Бывают «гостиницы» с блошками, но последние не так размножаются, как вошки. Вошек у меня сейчас нет, как только они появятся, выводим тем методом, как писал раньше. Очень будет жаль, если не смогу попасть к сестре Доры. Обстановка меняется каждый день, и может выйти так, что я там не буду. Вообще успехи у нас на фронте хорошие. Сейчас, собственно говоря, начало конца войны, а конец не за горами.

Привет Валечке и знакомым. Жаль, что нет возможности вам всем сфотографироваться. Целуй деточек. Обнимаю и крепко целую, твой Толя.

18-22 ноября 1943 г.

Родная Маруся, здравствуй!

Недавно написал Мише письмо, в котором сообщил, что я не смогу быть у сестры Доры. Сейчас дела изменились. Есть много шансов побывать у родичей, сообщить о Мише и узнать о судьбе Доры. Вопрос трёх-четырёх дней. Но наша жизнь такая, что в один день бывает очень много изменений. Мише сообщу, когда побываю там, или если вообще не будет возможности заехать. Только вчера дела обстояли так, что через несколько часов будет встреча с родичами, и вдруг – не зависящий от меня крутой поворот.

Погода сейчас кислая. Я со своим начальником поместился в тёплой и чистой квартире, пишем письма. У хозяйки есть кучерявая дочурка, беленькая, ей около трёх лет, но она очень маленькая. Я приблизительно её мерил, мне кажется, что она намного меньше Танечки. Девочка, может быть, и ничего, но, во-первых, не моя, а во-вторых – грязная. Словом, такая, какая может быть в крестьянской семье. Моя Танюша и Люся хотя и бывают грязненькие, но не такие.

Начал 18-го, а кончаю 22-го, а у родичей нет возможности побывать. Про эту обстановку можно будет только рассказать. За эти четыре дня переменил много мест. Очень жалею, что не мог отправить раньше письмо. Мне, Муська, тоже неприятно, что не каждую неделю (когда прибывает почта) ты получаешь письма, но я в этом отношении не виноват ни капли. Нет такого дня, чтобы я не вспоминал о вас. Зачастую думаю, как встречусь, о чём будем говорить, но это только мечты, т.к. в данный момент только отпуск может дать возможность встретиться, а в такой горячий момент отпусков не дают. Если б я был в том крае, мы, безусловно, встречались бы не один раз. В настоящий момент нас разделяет очень большое расстояние, что является главным препятствием. Но надежды на встречу в будущем я не теряю. Пока всё, дорогая. Привет Вале! Кланяйся знакомым. Обнимаю и крепко-крепко целую всех. Твой Толя.

16 декабря 1943 г.

Милая и дорогая жёнушка!

Ты беспокоишься, что я не получаю твоих писем. В прошлых письмах я тебе писал, что они задерживаются в дороге. Иногда я знаю, когда продолжительное время не будет корреспонденции, а когда всё в порядке, а письма нет, так беспокоюсь. Сейчас пошла такая карусель, что письма, написанные позже, получаю раньше и наоборот. Сегодня получил твоё письмо и Елены Ивановны от 29.11. Елене Ивановне сегодня тоже напишу, поблагодарю, а ты от меня тоже поблагодари. Мне очень приятно, что не забывают меня, а вот Погребной и Яша Усенко не отвечают. Немного обидно, но как подумаешь, что только приходилось переносить, так всё кажется мелочью, всё очень бледное и пустое. Я, Муська, перед тобой в большом долгу: ты мне описываешь всё подробно, чему я очень рад, а я подробностей своей жизни не могу писать, нельзя. Люсенькины письма меня тоже очень радуют, так радуют, что от радости появляются на глазах слёзы. От неприятных вещей глаза не слезятся, а как посмотришь на её буквы, вдумаешься в эти коротенькие искренние фразы, так и радость, и горе дают о себе знать. Но не думай, дорогая, что я не хочу, чтобы Люся писала, нет, пусть пишет, когда только сможет.

Те люди, которые не полностью почувствовали войну, для которых война – это эхо, в своё время не смогут с фронтовиками даже говорить, т.к. над ними будут смеяться на их глазах, открыто. А это я сделаю первый. Словом, когда встретимся, составим план, по которому будем жить. Я с Костей в одном соединении, но работа у нас разная. То письмо, в котором ты писала про выступление Люси, получил. Говорят, ещё где-то есть письма для нас, не найду. Костя получил в один день 15 штук. Эти подробности только можно рассказать, т.к. они связаны с очень многим.

У деток в этом году ёлки, вероятно, не было, скажи Люсечке, что папа живёт среди ёлочек, да ещё больших-больших, покрытых снегом. Зрелище красивое, но лучше его не видеть. Пока всё. Привет от Василия Александровича и Кости. Кланяйся Товнаватюку, Горбу и Погребному. Им большое спасибо за оказанную помощь. Крепко целую, твой Толя.

20 декабря 1943 г.

Добрый день, Маруся Андриевская. Пишу вам о вашем муже Виталии, что он сего года 20 декабря погиб за советскую родину. Я нахожусь его товарищ Митя Жижирук. Вам деньги все пришлём и кое-чего ценное. Считайте, что ваш муж погиб при исполнении служебного положения. Прошу, Маруся, пишите на нашу часть письма, не позабудьте, когда получите эту открытку, я опишу всё, что вам нужно. Я получил это письмо, которое вы передавали бросить в Москве, почитал, изорвал, ну а сейчас написал вкратце. Он рану получил через окно точно в сердце, сказал: «Прощай, Маруся». Я как шофёр сразу на машину, но безрезультатно, сразу скончался. Ну, пока, до свидания.

Письмо от жены, Марии Елизаровны Андриевской.

30 декабря 1943 г.

Добрый день, родной Толя!

Разреши, родной, поздравить тебя с наступающим Новым годом, годом, в котором мы должны встретиться.

Желаю тебе, Толя, чтобы 1944 год был годом, в котором окончится война, и ты снова будешь с нами. Желаю, Толя, тебе быть живым и здоровым, чтобы то, что ты желаешь, всё исполнилось в новом наступающем году. Желаю, родной Толенька, много-много тебе счастья.

Дома, Толя, мы почему-то ждём этого Нового года, мне кажется, что он принесёт нам счастье и покой в наш дом. Получила, Толенька, письмо от тебя с приложением записки, в которой ты передаёшь привет от своего начальника, большое спасибо, передай ему от меня поздравление с Новым годом, желаю ему счастья и здоровья в 1944 году. Толя, Костю тоже поздравляю с наступающим Новым годом, желаю ему тоже много счастья и здоровья в 1944 г. Потом, Толенька, передай от меня всем твоим друзьям и боевым товарищам поздравление с Новым годом, пожелание моё от всего сердца счастья и здоровья; наверное, есть же такие, что им некому написать.

Толя, ты о нас очень беспокоишься, не надо, родной, живём мы неплохо, кушать имеем что, в квартире тепло. Надеюсь, я смогу обеспечить свою семью, о путях этого обеспечения не спрашивай; встретимся – расскажу. Детки здоровы. Готовятся встречать Новый год в детсаду, но ёлки пока нет, немцы всё повырубили. <…> может быть, будет, обещали привезти из Краснодара, а может, хоть веточки привяжу к другому деревцу. Пока ещё не пекла, как справлюсь с этой задачей, не знаю. Люсе приготовила костюм снежинки, Тане шью платьице при коптилке, сварила им конфет из сахара. Как проведём Новый год, напишу. Валя тебе желает того же, что и я. Работает она в карточном столе, замучилась, бедная. Целуем крепко-крепко все вместе, твоя Маруся.