Павел Максимович Цапко (род. в 1899 г.), старший сержант. Работал агрономом. 18 августа 1941 года призван в армию, в 7-й запасной стрелковый полк, позже – в 1662-й отдельный батальон 29-й бригады 10-й сапёрной армии, откуда был откомандирован в 1675-й батальон в должности помкомвзвода. К концу войны состоял в штабе 926-го отдельного корпусного сапёрного батальона 4-го гвардейского стрелкового Бранденбургского Краснознамённого корпуса. Участвовал в форсировании Вислы и Одера, прорывах на Ингульце и под Ковелем, обороне Днестровского плацдарма. Был контужен в боях за Берлин. Награждён двумя орденами Красной Звезды, медалью «За оборону Кавказа» и др.

8 мая 1944 г.

Перешли Днестр возле села Ташлык. Здесь наша армия занимает небольшой плацдарм – километров 6 в длину и километров 4-5 вглубь. Остановились в лесу и нешироких здесь плавнях. Километрах в двух, на возвышенности – передовая, где в окопах закрепился немец. Наши противотанковые орудия стоят тоже на возвышенности в полукилометре от нас. Землянки свои мы вырыли под склоном крутого берега под защитой склона.

Стоит тихая погода. На фронте затишье, подтягиваются резервы, боевая техника. Очевидно, готовимся к наступлению.

Подошёл к переправе. В это время на двух соединённых вместе плотах переправляли тяжёлые танки «КВ». Два переправили благополучно. На плот взошёл третий танк. Из открытого переднего люка за рулём сидел молодой танкист, Герой Советского Союза. Плот уже почти подошёл к нашему берегу, и вдруг сломался пополам… Молодой герой вместе с танком пошёл на дно. Берег здесь был очень глубокий, спасти было нельзя. Не в открытом бою, а в водах холодного Днестра закончилась жизнь смелого танкиста…

8 мая 1944 г.

Рядом с нашей землянкой – большое мелкое озеро. Над водой кое-где выступает трава. Сижу возле высоких верб, любуюсь тихим озером, зелёной травкой. Вдруг увидел, что в некоторых местах трава начала шевелиться. Я разделся, взял карабин и в одних кальсонах и рубашке осторожно начал пробираться к траве. Вижу: то подымается, то опускается снова в воду спина большой рыбы, метрах в трёх от меня. Взял на прицел немного ниже и выстрелил. Через минуту на поверхность воды выплыл большой, килограммов на 12, короп. Минут за двадцать я убил четыре коропа пудов до трёх весом.

Увидев мою удачную охоту, некоторые сапёры тоже влезли в воду и тоже убили несколько коропов.

Рыбу я отдал на кухню, и вечером мы в кругу товарищей покушали жирной ухи с молдавским вином.

9 мая 1944 г.

Прочли приказ Правительства о награждении участников обороны Кавказа медалями «За оборону Кавказа». Составил список, затребовали медали. Нас набралось в батальоне 124 человека. Приятно будет получить медаль. Честно её заработали там.

13 мая 1944 г.

Пишу уже в степи, в открытом поле, километрах в пяти от Днестра.

10 мая в три часа утра немец начал наступать большими силами, задавшись целью сбросить наш плацдарм в Днестр. Весь участок, занимаемый нами на правом берегу, подвергся ожесточённому артиллерийскому обстрелу. Большое количество авиации наносило удары с воздуха. Нашей авиации не было. К вечеру отступили с возвышенного плато в плавни. Двенадцать раз немцы шли в атаку, пехоту поддерживали две танковые дивизии, около тысячи танков. Самолёты беспрерывно бомбардировали наши пушки, передовую линию, переправу. Более 50 налётов сделали за день. Дрожала земля. Отдельные разрывы снарядов, бомб, мин слились в сплошной гул. Пули беспрерывно свистели над нашими головами.

Положение наше стало критическим. Хотя и прилетела наша авиация, но было уже поздно. Наши войска храбро защищались. Необыкновенное мужество проявили артиллеристы, которые бились до последнего снаряда и почти все полегли в неравном бою.

Отдельные стрелки стали отходить к переправе, началась паника – самое страшное в такой момент.

Начштаба приказал мне вынуть из ящиков все дела штаба, отдельно связать секретную переписку и книгу личного состава и идти к берегу на переправу. Я выполнил приказание и, стараясь прятаться от пуль за большие деревья, пошёл к берегу.

Ещё вчера по наведённому нами мосту беспрерывным потоком двигались на правый берег пушки, обозы, машины, танки, проходили группы солдат, а сегодня всё это, только в беспорядке, в давке, наезжая один на другого, с выражением страха в глазах, криками, понукиваниями, с безбожной руганью – всё это спешило на левый берег с мыслью спастись от неминуемой гибели.

Уже несколько секций понтонного моста было уничтожено немецкими бомбами, а с ними пошли на дно реки люди, лошади, машины. Взамен подводили немедленно новые, запасные понтоны.

Пеших через мост никого не пропускали, старались в первую очередь спасти технику. Возле берега скопилось огромное количество раненых. Они просили, умоляли переправить на другую сторону, но с полдюжины резиновых надувных лодок нашего батальона не успевали перевозить снова и снова подходивших бойцов.

Бледные, окровавленные, они просили хоть перевязать им раны, но перевязочных материалов не было. Нельзя было смотреть спокойно в их полные тоски глаза. Я вспомнил, что у меня в полевой сумке было ещё чистое полотенце. Разорвал его на три части и сделал перевязку свежих ран одному на груди, другому – ногу, третьему – плечо.

– Спасибо, старшина, – сказали они.

Они не завидовали мне, что я ещё здоровый, не раненый, как они. Они знали, что через минуту и меня может постигнуть та же участь.

Многие слабо раненые, боясь, что их не успеют перевезти, бросались в реку вплавь, но, ослабевшие, не доплывали на другую сторону и шли на дно. Страшная была картина. Я знал, что никогда её не забуду.

Приказа об отступлении пехоты не было, но к берегу всё больше и больше начало подходить с линии огня пехотинцев. На приказ командиров возвращаться обратно многие не обращали внимания. Стоявший возле переправы генерал, очевидно, командир дивизии, приказал вызвать заградотряд. Вскорости появилось человек 20 автоматчиков. Два бойца, бросившие оружие и, несмотря на приказ, всё же пробовавшие пробраться на переправу, по приказанию генерала тут же были расстреляны.

Бойцы снова ушли на линию огня, хотя, надо сказать, бой шёл уже в лесу; на расстоянии не более одного километра или и того меньше свистели пули, беспрерывно рвались снаряды и бомбы вражеской авиации.

Я сразу мог бы переправиться на другой берег, тем более что переправляли наши сапёры, а начальник штаба строго приказал мне сохранить в целости при любых условиях секретные документы. Однако хладнокровно смотреть на раненых, которые с такой мольбой упрашивали перевезти их на тот берег, я не мог, и несколько часов помогал грузить на лодки тех, кто сам уже без помощи не мог сесть в лодку.

Только под вечер младший лейтенант Смаль, перевозивший с другими сапёрами раненых, передал распоряжение адъютанта немедленно переправить документы, находящиеся при мне.

Едва мы переправились, снова налетели бомбардировщики и спикировали на нас. Я отбежал метров на пятнадцать и лёг между небольшими камнями у колодца. Раздалось рядом несколько взрывов, осколки просвистели над головой. Я поднялся. Смаль и ещё два сапёра лежали, распростёрши руки. Я подбежал к ним. У Смаля с лица и груди лилась кровь. Сердце уже не билось…

Бедный Вася!.. Страшно тяжело мне было смотреть на мёртвое тело своего прекрасного товарища, который ещё минуту назад был живой, как всегда, шутил, смеялся.

Почти мальчишка – ему было всего 20 лет, всегда весёлый, никогда не унывал, любил петь песни, шутил, давал читать или сам читал письма от своей матери и от невесты, такие добрые, такие ласковые, задушевные… Не читать тебе больше этих хороших материнских писем, и она больше никогда не дождётся от тебя ответа…

Сердце от боли сжималось у меня… Он всегда был безрассудно смелым, но на этот раз никому не нужное проявление храбрости погубило его. Когда начали пикировать самолёты, он свободно мог бы успеть спрятаться в почти рядом выкопанный окопчик, но он этого не сделал и поплатился за это жизнью.

Я, ездовой Самофалов и ещё три сапёра, лодку которых разбило бомбой, выкопали под высокой вербой могилу и похоронили своих товарищей. Все плакали…

Остановились на ночь в селе, в километре от переправы.

Жестокий бой на небольшом клочке по ту сторону Днестра продолжается днём и ночью. Сталинградцы говорят, что такие жестокие бои были только под Сталинградом.

Утром 12 мая мне сказали, что ранен осколком снаряда в живот старшина третьей роты, мой земляк из Куйбышевского района Котенко. Где он сейчас, никто не знает.

Я велел запрячь подводу, и мы с Рыжковым поехали в ближайший к месту расположения третьей роты медпункт, находившийся почти возле берега и всё время обстреливаемый немцами. Медпункт свернулся уже к эвакуации. На мой запрос военфельдшер сказал, что утром сегодня похоронили во дворе под деревом старшину, раненого осколком в бок. Фамилии его почему-то не могли найти в списках. Остались часы, которые кто-то забрал. Я знал, что у него часы были. По всем данным, это был Котенко.

Мы с Рыжковым пошли к могиле, сняли фуражки, простились с товарищем.

На обратном пути, хотя всё время и старались ехать за хатами, за деревьями, чтоб не заметил немец, обстреливавший из миномётов и орудий с той стороны Днестра все проезжавшие подводы, машины, группы людей, но всё же не убереглись. Разорвался недалеко снаряд, и осколком перебило лошади ногу. Лошадь упала и застонала от боли. Пристрелив раненую лошадь, приказал ездовому ехать на одной, а сам пошёл пешком.

По ту сторону Днестра остались наши походные кухни, часть обоза. Почти все понтоны и надувные лодки были уничтожены при бомбёжке. Дивизия с приданным к ней артиллерийским полком и танковыми частями понесла огромные потери. В одном только нашем батальоне, пострадавшем, пожалуй, меньше всего, убито и ранено 47 человек.

Никогда не забуду бой на Днестре…

Оставаться в селе дальше нельзя было, и дали приказ выехать в степь за пять километров.

15 мая 1944 г.

Получил печальное письмо от мамы. Пишет, что Ваня убит ещё в январе под Ленинградом.

Бедняжка, в жизни не везло, и ту проклятые немцы отняли. А ведь когда-то думали встретиться ещё вместе. Не пришлось. Спи, родной братик… Один был брат, и того не стало. Будем мстить за вас, всех погибших. Жаль Дуню, жаль маленьких ещё детей. Но надо жить, чтобы победить врага и кровью за кровь отомстить за муки, за слёзы бедных жён, матерей…

Ездил в медсанбат, находившийся километрах в семи от нас, выяснить, нет ли случайно Котенко там. Я имел, хотя и очень маленькую, надежду, что похоронен был не Котенко, а, может быть, кто-то другой, а его отправили раненого в госпиталь. Пересмотрел человек пятьсот раненых, человек тридцать уже умерших, но ещё не похороненных, но среди и тех, и других его не было. У меня тогда уже не было сомнения, что Котенко умер и похоронен в селе возле Днестра.

На его родину в военкомат написали официальное извещение, что он «пропал без вести». Я же, как ни горько было писать его жене, написал честно, что он убит и чтобы не ждали дети больше своего папку…