Павел Максимович Цапко (род. в 1899 г.), старший сержант. Работал агрономом. 18 августа 1941 года призван в армию, в 7-й запасной стрелковый полк, позже – в 1662-й отдельный батальон 29-й бригады 10-й сапёрной армии, откуда был откомандирован в 1675-й батальон в должности помкомвзвода. К концу войны состоял в штабе 926-го отдельного корпусного сапёрного батальона 4-го гвардейского стрелкового Бранденбургского Краснознамённого корпуса. Участвовал в форсировании Вислы и Одера, прорывах на Ингульце и под Ковелем, обороне Днестровского плацдарма. Был контужен в боях за Берлин. Награждён двумя орденами Красной Звезды, медалью «За оборону Кавказа» и др.

9 июня 1944 г.

Находимся в глубоком овраге, километрах в 20 от Днестра. Овраг покрыт высокой травой, густым дубовым лесом. Вырыли землянки, но живём снаружи, на свежем воздухе. От фронта далеко, слышен только артиллерийский гул.Спокойно здесь занимаемся военным и сапёрным искусством. Получили пополнение переправочного парка обозом, не пополнили только людьми. Неважно с питанием – одна только кукуруза.Есть указание всей нашей армии переехать на Белорусский или какой-то другой фронт, точно ещё неизвестно – военная тайна. Не хочется покидать юг и ехать в болота кормить комаров.Написал письма Коте, Севе, Юре. Получил письмо и от Тони, от мамы. Родные долго не получали моих писем, беспокоились за меня. Почта плохо работает.Открылся второй фронт на западе. Это даёт надежду, что всё же скорей будет конец этой проклятой войне… С интересом читаем в газетах сообщения о военных действиях наших союзников на Западе.

14 июня 1944 г.

Станция Весёлый Кут. Грузимся в эшелон. Покидаем 3-й Украинский фронт. Переезжает вся 80-я Гвардейская Армия.Ночью проехали Одессу.

17 июня 1944 г.

Подъезжаем к станции Знаменка. Направления не знаем. В вагоне нашем свободно. Скучно. Поют песни, но всё это так надоело. Целыми днями спим. Написал письма домой.

20 июня 1944 г.

Проехали Фастово. Утром 19-го были в Житомире. Сегодня переехали реку Случ и прибыли в город Сарны Ковельской области. Здесь уже Западная Украина.

Начиная от Житомира, кругом леса и болота, болота и леса. Редко увидишь кусок песчаной земли, засеянной чахлой рожью. Много комаров. Нигде не видно горизонта за лесом. Все станционные постройки, все мосты и мостики сожжены отступавшими врагами, и всё это снова построено временно, наспех, на живую нитку.

Железнодорожники рассказывают, что при немцах в лесах было много партизан. Днём на железной дороге хозяевами были немцы, а ночью – партизаны. Через каждые сто метров железнодорожных путей стояли немецкие солдаты, но партизаны часто снимали их, взрывали пути, пускали под откос эшелоны. А сейчас линия подвергается частым налётам немецкой авиации. Очень много по бокам линии свежих воронок от взорвавшихся бомб.Метров на сто от железнодорожной линии лес вырублен немцами, чтобы партизаны не смогли подходить незаметно. Каждую станцию, каждый мостик немцы окружили окопами, проволочными заграждениями, дзотами, превратили в настоящие крепости от партизан, но часто и это всё не помогало.

Осталось километров 70-80 пути, а там близко и Ковель – фронт. Придётся воевать теперь в лесах, болотах. Кому, как не сапёрам, придётся здесь поработать. Не очень приятная перспектива.

5 июля 1944 г.

20 июня выгрузились на ст. Сарны, откуда пошли километра за три в дремучий лес, где построили себе удобные, просторные землянки. Строить эти сооружения мы научились очень быстро, а леса кругом было сколько хочешь, выбирай любое дерево.Время проходит скучновато, работы не так много. Привозят кинопередвижку, но фильмы все старые, кроме того, обычно сеанс раз 5-6 прерывается из-за воздушной тревоги – ночью немецкие самолёты часто налетают.

В лесу много черники, но ягода неважная, кисель из неё хорош был бы, но нет крахмала.Ходил вчера с начфином Василием Ивановичем в деревню, но ничего не купили. Овощей нет, даже огурцов нигде не увидишь. О фруктах и баштанах даже и не знают здесь. Чёрт знает, что это за край!Писем из дома не получаю, даже обидно. На фронте успехи хорошие, заняли уже Минск, Полоцк. На днях должны и мы выступить на фронт.Пятого июля вечером батальон ушёл по направлению Ковеля. Я со штабом и автотранспортом выехал шестого утром. Дорога скверная: всё пески, леса, болота. На болотистых местах настил на дороге из брёвен, но брёвна во многих местах выворотили танки, и особенно наша легковая трофейная немецкая машина на низком шасси то и дело застревала. Часто приходилось вытаскивать. Хотя и неприятное это занятие, но всё же ехать на машине куда лучше, чем идти по пескам 130 километров. Только под Ковелем, километров за тридцать, встретилось прекрасное шоссе, обсаженное липами и стройными тополями.Встретили одно местечко дворов на 800. Видно, хорошее было, но осталось всего не более сотни домов, остальные сожжены.В пути мы узнали, что наши войска позавчера взяли Ковель. Действительно, подъезжая к Ковелю, увидели за лесом на горизонте большие столбы дыма. Отступая из Ковеля, немец взорвал и поджёг почти все здания.Беспрерывно бьёт артиллерия, вереницей тянутся на запад наши штурмовики, везя немцу тяжёлые бомбы. Немец с боем отступает.Мы нагнали свой батальон почти на полпути и остановились в лесу в 9 километрах от Ковеля. Очевидно, здесь подождём нашу армию и вместе со стрелковыми частями двинемся на передовую.12 июля 1944 г.Обошли город Ковель и остановились километрах в 15 на запад от города. Здесь за много месяцев до этого немец соорудил сильно укреплённую оборонительную линию. Идёт подготовка к прорыву этой обороны и дальнейшему наступлению.

17 июля 1944 г.

Получили совершенно секретное письмо, что ночью будет артподготовка, а утром наши войска должны будут прорвать немецкую оборону.

Все эти дни, главным образом, ночами к нам подтягивались артиллерия, главным образом, лёгкая, противотанковая, танки, самоходные пушки. Средняя и тяжёлая артиллерия маскировалась в километре-двух за нами. От передовой было километра полтора. Возле каждого орудия подвезён солидный запас снарядов. Видно, дело предстоит серьёзное.

Хотя приказ о наступлении и не был оглашён, но о предстоящем наступлении знали все: и наш батальон, и артиллеристы, и пехота. У всех были серьёзные, настороженные и, пожалуй, тревожные лица.

Все писали домой письма, может быть, последние. Написал и я родным, детям.

18 июля 1944 г.

Вечером командир батальона созвал командиров рот, взводов, политруков и рассказал о предстоящей операции, о заданиях, которые должны будут выполнить наши сапёры. Всё это, конечно, было им согласовано раньше в штабах корпуса и дивизии. В конце он сказал:

– Кроме того, мы должны будем провести ещё одно задание, которое до этого не проделывали. Как вы знаете, на нашем участке между нашими и немецкими окопами всего триста-четыреста метров. Немецкую передовую линию сразу начнёт бомбить наша авиация, но в темноте ей трудно будет ориентироваться: бомбы может сбросить или на свои окопы, что, как вам известно, уже бывало, или в тыл немцам, что также не входит в их задание. Поэтому необходимо установить ориентиры между нашими и немецкими окопами. Ориентирами будут служить установленные магниевые фонари. Как их устанавливать – инструкцию вы уже все имеете. Подберите более опытных сапёров, желательно из тех, что раньше минировали передовую. Задание очень ответственное, и от успешного его выполнения будет зависеть очень многое. Понятно, товарищи?

– Понятно, – ответили некоторые командиры.

– Ну, тогда выполняйте.Он подал всем руку, пожелал успеха, некоторые начали расходиться.

Командир третьей роты ст. лейтенант Соколов, с которым у меня сложились самые дружественные отношения ещё с Кавказского фронта, когда я находился в его роте, подошёл ко мне и, смеясь, сказал:

– Что, старшина, может, вместе пойдём, не забыл ещё Матвеев Курган под Таганрогом?

– Нет, Цапко пусть остаётся уж здесь, для него хватит работы и в штабе, – полушутя-полусерьёзно сказал начштаба.

Я вспомнил письмо мамы про гибель Вани, клятву отомстить, когда хоронили Васю Смаля, и обратился к начштаба:

– Товарищ капитан! Разрешите и мне пойти со старшим лейтенантом.

– Я ведь пошутил, старшина, – сказал Соколов, – обойдёмся и без тебя.

– Вы пошутили, а я говорю серьёзно, – ответил ему. – У меня, вы знаете, личные счёты с немцем, а тут в штабе я не скоро рассчитаюсь, – тоже полушутя-полусерьёзно добавил я.

– Вы глупости говорите, старшина. Каждый на своём месте своё дело делает. Выходит, что и без меня, без начальника штаба, можно обойтись. А к тому же вас медкомиссия признала негодным к строевой службе, вот и выполняйте своё дело, что вам поручено.

Ясно, что после всех этих разговоров моё самолюбие уже не позволило отступить мне от моего решения.

– Отпустите, товарищ капитан, – снова сказал я Гольдинеру.

– Ну, раз вы так настаиваете, я не возражаю, а вы, старший лейтенант, отвечать будете за старшину, – шутя, сказал он Соколову.

Я передал Шведову ключи от железного ящика с секретной перепиской и печатями, все свои документы, пожал всем руки и ушёл в расположение роты с Соколовым. Шли лесом с полкилометра. Везде танки, орудия, ближе к передовой – пехота. Изредка пролетают снаряды. Было часов 11 ночи. Когда мы пришли в расположение роты, Соколов вызвал человек 15 опытных сапёров, младших командиров и начал проводить инструктаж – в чём заключается наше задание. В руках у него был магниевый фонарь, который представлял собой металлическую продолговатую коробку, наполненную особым веществом, в которое входит и магний, дающий при горении яркий свет. Он объяснил, что состав горит медленно, около двух часов. К коробке присоединён бикфордов шнур, но особенный – горит тоже медленно, рассчитанный на полчаса, т.е. фонарь начнёт освещать ровно через полчаса после того, как будет зажжён шнур.

Наша задача будет заключаться в том, чтобы незаметно ползком пробраться на середину между нашими и немецкими окопами, вырыть ямку полметра глубиной, установить в неё фонарь и зажечь шнур, и немедленно убраться в свои окопы

.– Задача простая, не то, что возиться с миной, главное, чтобы немец не убил, – улыбнувшись, закончил Соколов.

Каждый из нас получил по одному фонарю, по пехотинской лопаточке, по две зажигалки и, на всякий случай, по коробке спичек, которые приказано применять только в крайнем случае. Приступить к выполнению задания мы должны в 1 час 10 минут, а бикфордов шнур на фонаре должны зажечь в 1 час 30 минут.В окопы передовой линии мы пришли в 12 часов ночи. Зашли в небольшой блиндажик командира стрелковой роты. Он уже знал о нашем задании, поэтому без долгих разговоров договорился с Соколовым о порядке действий. Меня со своим командиром взвода оставил в своём блиндаже, а сам с Соколовым и остальной группой сапёров пошли по окопу вправо, расставлять по одному в намеченных местах.

В блиндаже, освещённом слабым огоньком коптилки, сидело два офицера-пехотинца и человек шесть бойцов. Начали осматривать магниевый фонарь. Я им подробно объяснял, причём давал пояснения с такой уверенностью, как будто бы всю войну только и имел с ним дело.

– Вот наш разведчик Дубов, – указал на белявого парнишку командир взвода, – поведёт вас на место установки фонаря. Он не раз уже лазил к немцам, знает каждый кустик.

Затем надел на мою голову свою железную каску.

– Если пуля в лоб попадёт – всё равно пробьёт, а если косо, то отскочит. Защита небольшая, ну, на всякий случай не помешает.

Затем, посмотрел на часы и сказал:

– Пошли. Пора уже.

Вышли из блиндажа. В окопах было много солдат. Никто не спал. Потихоньку беседовали, курили в рукав. Все знали, что через несколько часов они пойдут в атаку и что многим из них, может, придётся сложить здесь голову.Время от времени то с нашей, то с вражеской стороны раздастся выстрел, пролетит снаряд, свистнет пулька, взлетит в небо осветительная ракета.

Ровно в час ноль-ноль с нашей стороны прекратили пускать ракеты и стрельбу.

Осталось десять минут.

Не раз уже мне приходилось пробираться в темноте к немецким окопам при минировании, разминировании. У меня уже не было той боязни, страха, который я, как, наверное, и всякий, ощущал поначалу, но всё же нервы были напряжены, и я прилагал усилия казаться совершенно спокойным, каким должен быть всякий старый солдат, тем более с нашивками старшины. Ночь, к счастью, была тёмная, но всё же по направлению немецких окопов, метров на сто, сквозь темноту просматривались какие-то бугорки, кустики.

В десять минут второго из окопа выполз Дубов, а за ним и я с вещевым мешком на плечах, в котором находился магниевый фонарь и плащ-палатка.

Расчёт был такой: за десять минут добраться до места установки фонаря, а это примерно 200 метров, и за десять минут установить фонарь и зажечь шнур.

Самое опасное было то, что немец может в течение этих 20 минут пустить в гору осветительную ракету и заметить нас.

Дубов, видно, по привычке, быстро полз вперёд, и я еле успевал за ним. Чем дальше, тем он чаще и чаще останавливался, прислушивался, присматривался вперёд и по сторонам. Низко над нами просвистело несколько пуль автоматной очереди. Мы прижались к земле, но через полминуты снова поползли. Наконец, мы приползли к кустику не то лозы, не то бурьяна. Дубов обернулся, махнул мне рукой, а сам пополз за кустик наблюдать.

Возле самого кустика, который до некоторой степени прикрывал от немецких окопов, я быстро стал рыть лопаткой ямку. Земля была песчаная, и дело продвигалось быстро. Минут за пять-шесть я вырыл ямку, глубиной с полметра, установил фонарь, подполз к Дубову и толкнул его за ногу. Мы вернулись к ямке. Я вынул зажигалку и спички, наклонился над ней, а он быстро, как было договорено раньше, накрыл меня вдвое сложенной плащ-палаткой, чтоб не видно было огня.

По моим расчётам, двадцать минут уже прошло с того времени, как мы оставили окопы, и я зажёг бикфордов шнур. Он тлел почти незаметным огоньком. Снял плащ-палатку и указал на тлеющий шнур Дубову, чтобы и тот убедился, что задание выполнено. В этот момент почти напротив нас с немецких окопов начала подниматься в гору осветительная ракета. Мы прижались к земле. Наше счастье было то, что мы находились за кустиком, и немец не заметил нас.

Быстро поползли обратно. Довольные, счастливые, что задание выполнено, мы спустились в окоп. Доложил командиру взвода о выполнении задания, возвратил ему каску.

– Теперь она уже вам будет нужна, от всей души желаю, чтобы все пули летели не прямо в лоб, а наискось, – пошутил я.

Минут через десять подошёл комроты Соколов и остальные сапёры, и мы ходами сообщения быстро направились в расположение третьей роты, а оттуда я пошёл в расположение штаба своего батальона, вдвоём с командиром взвода Анохиным.

Было ровно два часа. Из нашего тыла по направлению к нам послышался слабый, а потом быстро усиливающийся гул моторов. Эскадрилья за эскадрильей, непрерывным потоком летели наши бомбардировщики, и через несколько минут в стороне немецких окопов, где полчаса тому назад мы устанавливали для этих бомбардировщиков ориентиры, раздались оглушительные взрывы. Огненные фонтаны поднимались один за другим по всей линии фронта, где намечено сделать прорыв в немецкой обороне.

Вернувшись в штаб батальона, лейтенант Анохин отрапортовал начальнику штаба об успешном, без потерь, выполнении нашего задания.

– Вернулся, старшина, – обрадовался мне Коля Шведов.

– Ну как, не страшно было? – как всегда с весёлой улыбкой скороговоркой спросил он меня.

– Ничего там страшного нет, – стараясь казаться совершенно равнодушным, ответил ему. – Следующий раз ты уже пойдёшь, – добавил я.

– Точно, в другой раз я тебя не пущу, сам пойду – я ж ещё не был

.– Если ещё тебя возьмут, – пошутил я.

Два часа беспрерывно, волна за волной шли наши бомбардировщики и сбрасывали смертоносный груз на немецкие окопы.

Ровно в четыре часа улетел последний самолёт и… заговорил «бог войны» – наша артиллерия.

Много месяцев я уже был на разных фронтах, много пришлось за эти три года видеть и слышать, но такого ураганного артиллерийского огня не видел ни разу.

Многие сотни орудий разных калибров за четыре часа выпустили десятки тысяч снарядов на сравнительно небольшом участке фронта. Отдельные выстрелы были слышны только из ближайших орудий, а из находившихся дальше – слились в один несмолкаемый, страшный гул, стон. Над головой почти беспрерывно шелестели снаряды нашей тяжёлой артиллерии.Дрожала земля. Ветра не было, но листья трепетали.

Сердце радовалось от мысли, что каждый снаряд несёт смерть проклятому врагу, мщение за погибших наших людей, за слёзы матерей.

В восемь часов утра наша пехота пошла в атаку. В первой линии окопов сопротивления почти не было, всё было разрушено и уничтожено нашими бомбами и снарядами, но во второй и третьей линии немец оказывал довольно значительное сопротивление, и рядом стоявший санбат за два часа наполнился ранеными.

В 12 часов вслед за наступающей пехотой выступили и мы. Проходили теми местами, где два часа назад сидели ещё немцы. Вся местность изрыта нашими снарядами и бомбами.

Мне надолго запомнится следующая картина.

Большая поляна среди леса, покрытая яркими-яркими дикими цветами. Здесь и красные полевые маки, и белая ромашка, и голубые васильки, и синий шалфей, и много-много других прекрасных цветов. Какой-то огромный, волшебный ковёр. Природа наградила эту поляну необыкновенной красотой. Всё цвело, жило. И вот среди этой поляны во многих местах лежат трупы, стонут ещё не подобранные раненые, видны воронки от снарядов, сбитые осколками снарядов и ещё не увядшие головки красных маков. Как ярко выражен здесь глубокий контраст между жизнью и смертью!..

Вечером остановились в одном украинском селе возле Западного Буга.

Вот и дошли до границы Польши!

Дошли до того места, откуда немец три года тому назад, 22 июня, вероломно напал на нашу Родину. Каждый с гордостью и радостью думает, что выгнали, наконец, подлого немца с Русской земли.

Хозяева дома, где мы остановились, рады нашему приходу, рассказывали нам, как немцы несколько часов тому назад, уходя, говорили: «Идут русь, нам капут!»

Угощали нас варёной картошкой (больше у них ничего не осталось – всё забрали немцы).

Где-то достали пол-литра, и наш баянист Павка Бахарев под аккомпанемент баяна на мотив «Огонька» запел такую родную, такую близкую нам песню:

Не столы настоящие

Украшают наш дом,

На снарядные ящики

Мы газету кладём.

По сто грамм нам положенных –

Фронтовой наш паёк.

Есть тут банка порожняя,

Наливай-ка, дружок!

За страну Белорусскую

Выпьем этот бокал,

С той заморской закускою,

Что союзник прислал.

За землянку уютную,

Фонаря огонёк,

За машину попутную,

Если путь твой далёк.

За родного товарища,

С кем шагаешь сквозь дым,

С кем всегда укрываешься

Полушубком одним.

За далёкую ласточку,

Что тоскует и ждёт,

Чья весёлая карточка

С нами в битву идёт.

Выпьем весело сразу мы,

Не поморщась, до дна,

Тостов много уж сказано,

Жаль, что чарка одна.

За счастливое будущее

Не последнюю пьём,

За победу грядущую,

Что добудем с огнём.

Передали по телефону – наши роты навели мосты через Западный Буг.

Река форсирована.

Хотя немецкие штурмовики и летают над головами, бросают бомбы, но все крепко уснули. Один я, завесив плащ-палаткой окно, пользуясь огоньком лампы, склонившись над столом, записываю в дневник сегодняшние свои переживания.