Павел Максимович Цапко (род. в 1899 г.), старший сержант. Работал агрономом. 18 августа 1941 года призван в армию, в 7-й запасной стрелковый полк, позже – в 1662-й отдельный батальон 29-й бригады 10-й сапёрной армии, откуда был откомандирован в 1675-й батальон в должности помкомвзвода. К концу войны состоял в штабе 926-го отдельного корпусного сапёрного батальона 4-го гвардейского стрелкового Бранденбургского Краснознамённого корпуса. Участвовал в форсировании Вислы и Одера, прорывах на Ингульце и под Ковелем, обороне Днестровского плацдарма. Был контужен в боях за Берлин. Награждён двумя орденами Красной Звезды, медалью «За оборону Кавказа» и др.

6 декабря 1944 г.

Откомандирован в другую часть наш начштаба капитан Гольдинер. Жалко было расставаться с ним, за два года привыкли друг к другу, ничего не могу вспомнить плохого о нём. Хороший был человек и товарищ.

На его место прислали другого инженера, москвича, капитана Шувалова. Молодой ещё, лет 28, симпатичный, на вид неплохой человек.

На фронте стало тихо, только изредка можно услышать орудийный выстрел, или простучит пулемёт. Но данные нашей разведки говорят, что немец подтянул две свежие танковые дивизии и собирается снова наступать. Словом, затишье перед бурей. По газетным сведениям, 3-й Украинский фронт перешёл уже в наступление. Возможно, что и мы скоро «выйдем в широкий прорыв».

Питание стало совсем плохое, не хватает продуктов.

Получил письма от Тони и от Коти. Жду ответа на наше ходатайство о переводе его в нашу часть. Плохо, что нет радио. В этой глуши, в этом лесу как бы хотелось услышать живой голос из Москвы!

17 декабря 1944 г.

Многие из нашего батальона получили ордена и медали за форсирование Вислы. Мне, как и многим другим, начальник инженерных войск нашего корпуса полковник К., не имевший сам до сего времени ни одной награды, «урезал» награждения, и вместо ордена Отечественной войны мне дали орден Красной Звезды. Ну да чёрт с ним, хорошо и то, что жив тогда остался.

31 декабря 1944 г.

Вот и последний день 1944-го года. Кончился и этот год. Не исполнились наши пожелания. С окончанием этого года не окончилась война.

Большой путь прошли за истекший год: Лошкарёвка, Апостолово, прорыв на Ингульце, непролазная грязь весной в степях Украины, жуткий холодный циклон первого мая, когда люди десятками замерзали в Молдавии; переживания на Днестровском плацдарме, бои под Ковелем, Польша, Висла – мелькают в памяти картины пройденного за этот год пути.

Неужели и 1946-й придётся встречать на фронте?!.. Нет, не должно этого быть!

Хотя впереди ещё половина Польши, вся Германия, хоть и битая, но ещё такая сильная. Нет! Будем надеяться, что в наступающем 45-м году фашистский зверь будет разбит окончательно и навсегда.

От Бори получил письмо, пишет, что уже на Чёрном море, на боевом судне моряком. Исполнилось его желание. Желаю тебе счастья и успеха в твоей службе.

Прибыл новый комбат – капитан Гордюхин, новый зам. комбата по строевой части – ст. лейтенант Елизбарашвили. Люди хорошие, не чета прежним.

Отделом кадров корпуса меня утвердили в должности заведующего делопроизводством. Буду теперь получать офицерскую, хоть и небольшую, зарплату и офицерский доппаёк. Может быть, больше смогу послать детям.

1 января 1945 г.

Встречу Нового года провели в «клубе». Были почти все офицеры. Было что выпить, было чем закусить. Поднимали тосты за победу, за родных, за товарищей. Мысли, пожалуй, у всех были дома, в России, со своими близкими. И каждый думал, каждый надеялся, что следующий Новый год будет встречать уже в кругу своей семьи. А ведь из тех, кто встречал прошлый Новый год, многих уже нет в живых. Война есть война. И быть может, многие из нас, встречающих в этой землянке Новый год, не дождутся 46-го года…

8 января 1945 г.

Получил письмо от Коти. Он уже вышел из госпиталя, снова в действующей армии, в дивизионной разведке. Хоть бы берёг себя, ведь ещё такой мальчик, что учиться надо многому. С моим ходатайством о его переводе ничего не получилось, да этого, пожалуй, надо было ожидать. В армии на войне с одним человеком не считаются.

Разрешили послать домой посылки. Послал детям что было – сахар, мыло, банку консервов, китель, бумагу.

9 января 1945 г.

Сегодня первый раз получил зарплату по должности завотдела – 600 рублей. Послал Тоне. К основному окладу нам стали выдавать 50% злотыми на свои нужды.

Написал всем письма. По газетным сведениям, немец начал крепко нажимать на наших союзников в Бельгии. Видно по всем признакам, скоро пойдём в наступление.

14 января 1945 г.

Наконец наступил долгожданный день! Началось наступление. Две роты нашего батальона были приданы для разминирования немецких минных заграждений и прорезывания колючих проволочных заграждений к 100-му гвардейскому стрелковому полку 35-й дивизии, а первая рота – к 102-му полку 34-й дивизии.

К этому великому наступлению готовились пять с половиной месяцев. Всё было предусмотрено, всё было рассчитано. За последний месяц на плацдарм ежедневно прибывало много танковых и артиллерийских частей, полки пополнялись новыми людьми. С нашей стороны было уже явное преимущество – и на стороне живой силы, и на стороне техники. За каждым стволом дерева торчал ствол танка или пушки.

На правом фланге перед наступлением была сильная артподготовка, в значительной степени разрушившая сильные оборонительные сооружения. На левом же фланге, неизвестно почему, артподготовка была гораздо слабее. Из-за оплошности командования 100-го полка почти весь полк полностью погиб (осталось всего десятка три-четыре нестроевых). Погиб командир полка и весь командный состав. Более двадцати наших сапёров убито и ещё больше ранено. Тяжело ранен командир 2-й роты, теперь уже капитан Минаев. Убит лучший человек нашего батальона парторг второй роты, трижды орденоносец Кохидзе. Ранен старый мой друг старший сержант Базеко. Как бесконечно жаль этих хороших людей, боевых товарищей! Труп Кохидзе повезли на автомашине с собой, чтобы похоронить во время остановки, с возможными почестями.

Большие потери несла наша армия. Но врага всё же сломили. Прорвали глубокоэшелонированную его оборону, густо усеянную минными полями, со многими рядами колючей проволоки, ловушками, с укреплёнными дотами и дзотами, пулемётными и пушечными гнёздами. Прорвали оборону, которую он так долго сооружал, на которую надеялся. Много было замечательных эпизодов проявления необыкновенного героизма и отваги русского солдата, русского командира. Их бы следовало написать золотыми буквами в историю этой битвы.

15 января 1945 г.

Остановились в одном польском хуторе. Вырыли на холмике под деревом могилу. Собралось человек пятьдесят. Товарищ Деребизов и парторг батальона произнесли короткие речи, положили обёрнутый в плащ-палатку труп Кохидзе, трижды сделали салют из винтовок и автоматов.

Здесь, за Вислой, так далеко от своей солнечной Грузии, был похоронен наш товарищ Кохидзе. Вечная тебе память, дорогой товарищ…

18 января 1945 г.

После прорыва вперёд пошли танки. Один за одним малые, средние, большие «КВ» бесконечными вереницами мчались вперёд, сокрушая всё на своём пути.

Один майор, земляк из Большого Токмака, с которым встретился ночью в пути, сказал, что на нашем участке сконцентрировано было две танковые армии, это значит, до пяти тысяч танков.

Продвигаясь вперёд с наступающими полками, мы оторвались от штаба армии и корпуса. Газет не получаем, знаем только то, что творится вокруг нас, но, по слухам, наступление началось почти на всех фронтах.

Положение начало выясняться: наша армия ударила с нашего плацдарма южнее Варшавы, а севернее Варшавы, в обход польской столицы, пошла 5-я Ударная армия, которая за несколько дней полностью освободила Варшаву от немцев.

28 января 1945 г.

Писать дневник некогда было, да и не представлялось возможности. Продолжаем наступление. Идём днём, идём ночью, не зная сна и отдыха. Продвигаемся по 40-50 километров за день.

Наши танковые части, двигаясь, главным образом, по магистральным дорогам, оторвались от пехоты километров на 70-80.

Появляясь там, где немцы совсем не ожидали, заходили в глубокий тыл врага, наводя там панику и ужас.

Позади и в стороне от нас оставалось много отдельных групп немецких войск, которые уничтожаются нашей пехотой.

Раз после тяжёлого перехода остановились переночевать в одном польском селе рота наших сапёров, хозвзвод, взвода два пехотинцев. Прибегает Дюков и говорит, что по дороге, проходившей возле села, движется много немцев. Действительно, уже в темноте слышен был большой шум от танков, артиллерийских тягачей, автомашин. Немецкая колонна шла часа два. Мы заняли в селе оборону, но немцы в село не зашли – спешили на запад.

Пленных немцев было мало. Правда, и в плен почти не брали. Они это знали, а кроме того, их раньше сагитировали в плен не сдаваться – мол, русские всё равно убьют.

Позавчера пять-шесть наших повозок, в числе которых была и штабная повозка, задержались и отделились от остальных. Ехали ночью какими-то перелесками. Я шёл возле средней подводы, а передняя подвода шла впереди метров на 100. Вдруг слышу оттуда выстрелы. Подвода впереди остановилась, послышалось жалобное ржание лошади.

Я моментально приказал нашему сапожнику Шпригману и старшине химвзвода Бубнову идти за мной, а сам побежал вперёд. Навстречу мне прибежал Бессонов и быстро начал говорить, что впереди несколько немцев, стреляли в него, но не попали, убили лошадь и, кажется, ранили ездового; они были в десяти метрах от него, но его парабеллум отказал.

Мы с Бессоновым схватили с соседней подводы карабины и побежали к передней подводе. От подводы по направлению кустов уходили три человека – один впереди, а два сзади. Я крикнул им по-немецки, чтобы сдались в плен, но вместо ответа над нашими головами пролетело несколько пуль.

Я понимал, что из винтовки в темноте трудно попасть, быстро вынул из полевой сумки «лимонку», с которыми я никогда не расставался, выдернул предохранитель и бросил в немцев.

– Ложись! – сказал я Бессонову и лёг сам, так как осколки могли и нас задеть. В тот же момент раздался взрыв брошенной мной гранаты, задние два бойца упали, а шедший впереди успел уйти в кусты. Подошли к немцам. Один был убит наповал, а второй был ранен. Бессонов пристрелил и второго.

– Гады, почти в упор в меня стреляли.

Бубнов прострочил из автомата кусты, куда ушёл третий немец, затем снял с убитого часы и, обращаясь ко мне, сказал:

– Возьми, старшина, твои немцы, твои и часы.

Мне противно было брать их в руки, и я от них отказался. Шпригмана не было близко. Кто-то сказал, что он с автоматом в руке спрятался за подводу и дрожал. Бубнов подошёл к нему и покрыл его самой отборной матерщиной.

Запрягли запасную лошадь вместо убитой. Подводы подогнали одна к другой, Бессонов и я пошли впереди, а Бубнов – позади обоза, внимательно всматриваясь в темноту, опасаясь встретить более крупную группу немцев.

Через час мы догнали своих в имении богатого поляка. Там было всё наше начальство, готовили отличный ужин. Старшина Бубнов рассказал о случае с нашей группой.

– Молодец, Цапко. Так им, гадам, и надо. Товарищ Шувалов, старшину Цапко обязательно представьте к награждению медалью.

– Ну а как себя вёл Шпригман? – спросил Деребизов Бубнова и улыбнулся, зная трусливого сапожника.

– Извините, товарищи, Шпригман нас…л полные штаны, – сказал Бубнов, и все захохотали.

Я был немного взволнован, но чувствовал некоторое душевное удовлетворение, в том, что выполнил свою клятву отомстить за смерть брата Вани.

Мы всё двигались вперёд. Слева от нас осталась Лодзь и большой город под названием Познань. В Познани укрепилась большая немецкая группировка в составе нескольких дивизий. Задерживаться там не входило в расчёты командования, и для ликвидации познаньской группировки был оставлен 29-й корпус, а остальные два корпуса нашей 8-й гвардейской армии под командованием Чуйкова продолжали двигаться вперёд, сметая всё на своём пути.

Проходим много городов и сёл. В городах немцы обычно оказывают значительное сопротивление, приходится нашим войскам подавлять его артиллерийским огнём. Поэтому многие дома охвачены пламенем, полно дыму, с треском и шумом валятся стены. Не только ночью, но и днём редко увидишь гражданское население – все попрятались в подвалы, в укрытия, спасаясь от снарядов и пуль.

В сёлах же, которые немцы большей частью оставляли без боя, поляки встречали нас радушно, завязывали с нашими бойцами оживлённые разговоры.

За две с половиной недели мы прошли с боями 540 километров, разгромив большую немецкую армию. Мы первые вошли в Германию, первые подошли так близко к Берлину. Этот поход войдёт в историю героики Великой Отечественной войны. Мы гордимся, что почти всё время были в авангарде этого великого наступления.