Павел Максимович Цапко (род. в 1899 г.), старший сержант. Работал агрономом. 18 августа 1941 года призван в армию, в 7-й запасной стрелковый полк, позже – в 1662-й отдельный батальон 29-й бригады 10-й сапёрной армии, откуда был откомандирован в 1675-й батальон в должности помкомвзвода. К концу войны состоял в штабе 926-го отдельного корпусного сапёрного батальона 4-го гвардейского стрелкового Бранденбургского Краснознамённого корпуса. Участвовал в форсировании Вислы и Одера, прорывах на Ингульце и под Ковелем, обороне Днестровского плацдарма. Был контужен в боях за Берлин. Награждён двумя орденами Красной Звезды, медалью «За оборону Кавказа» и др.

5 декабря 1941 г.

Уже около месяца живём в Семашках. Наш батальон работает на «трассе», т.е. копают противотанковые рвы. Работают много, с раннего утра до позднего вечера. Работа очень тяжёлая, т.к. приходится копать не только грунт, но и долбать кирками камень. К моему счастью, я избавлен от этого, но у меня в штабе тоже много работы. По 16-17 часов в день, бывает, часто не выходишь из-за стола. Кто не работал на этой должности, тот, конечно, не представляет, сколько здесь всякой бумажной волокиты. В батальоне 500 человек, 33 человека среднего командного состава. Почти каждый день большая текучесть, некоторых откомандировывают в другие части, другие прибывают; одних надо отправить в госпиталь по болезни, другие возвращаются оттуда, и всех надо оформлять приказами, записывать и выписывать из списков личного состава.

Каждый день надо давать сведения о наличии состава людей по занимаемым должностям и званию в штаб бригады, в хозчасть на довольствие, писать характеристики, сведения о чрезвычайных происшествиях, о проделанной за день работе, чертить схемы и ещё многое другое. Надо сказать, что в армии в военное время некоторые недобросовестные командиры сваливают свою работу на меньших.

Мой товарищ, писарь МТО Елисей Ефимович Чмыхало, казак из кубанской станицы, стал хорошим моим другом. С ним мы всё делили пополам – и горе, и радости, последних, правда, было не так уж много.

Командир батальона капитан Паницков, бывший начальник милиции города Грозного, мало бывает в штабе, большей частью сидит на своей квартире и пьёт. Человек неразговорчивый – ничего хорошего, но и ничего плохого от него не услышишь.

Начальник штаба капитан Фёдор Фёдорович Серов, огромного роста детина, до войны был секретарём парторганизации ростовской табачной фабрики. Весельчак, любил рассказывать анекдоты и очень много любил пить, всё время почти на трассе, и в штабе фактически руководил всеми делами адъютант Лукин.

В противоположность двум первым командирам – это был молодой выскочка, задавака, грубиян, держал себя возмутительно. Часто напьётся и начинает совершенно незаслуженно допекать, ругаться отборными словами. Идиот и негодяй – это самые подходящие эпитеты, которые он только заслуживает.

Прочитав как-то в дневнике мою характеристику Лукина, Чмыхало не выдержал и, подойдя ко мне, со страхом в глазах сказал:

– Да как у тебя смелости хватило написать об этой сволочи такие слова! Ведь он тебя сгноит на гауптвахте, если попадёт ему в руки твой дневник!

– Чёрт с ним, – ответил ему. – Во-первых, дневник я ношу всегда в кармане, а если ночью и полезет шарить по карманам и найдёт, то наибольшее – это переведут в роту работать на трассе, а это, пожалуй, лучше, чем терять своё достоинство и самолюбие от этого говнюка. Попасть бы скорее на фронт, а там он запоёт другим голосом.

Но, конечно, приходилось терпеть, жаловаться в армии не положено, и, в конце концов, мы просто перестали обращать внимание на выходки этого дурачка.

10 декабря 1941 г.

Часто наседала тоска за детьми, за всеми родными. Если бы они знали, как я скучаю за ними! Где они – Котя, Сева, мой крошка Юрочка?.. Что с вами теперь? Кто вас напоит, накормит у проклятого немца? Может быть, вас уже и на свете нету?..

Писал письма Вере, папе, маме. Ответа никакого нет. Как я завидую тем, кто часто получает письма от своих родных!

14 декабря 1941 г.

Сегодня как-то меньше работы. День был тихий, ясный и морозный. С веранды дома, где помещался штаб, открывается прекрасный вид на главный хребет Кавказских гор.

До горы Казбек, говорят, около 60 километров, но он весь как на ладони. Среди длинной цепи выделяется его круглая величественная вершина. Видны все его складки, все ущелья, ледники и даже отдельные крупные скалы. Каждый день, когда стоит ясная погода, я выхожу на веранду и любуюсь им. И когда восходит солнце, освещается сразу его вершина, потом тени спускаются всё ниже и ниже, и только минут через 15-20 освещаются все горы. Розовым, голубым, оранжевым – всеми цветами радуги блестят вечные снега и ледники. Наконец, на горизонте показывается солнце. Какая бесподобная красота!

И вот среди этой вечной красоты, воспетой Пушкиным, Лермонтовым, их правнукам приходится, напрягая все силы, рыть рвы, окопы, делать доты, чтобы потом встретить в них жестокого врага, не допустить его дальше, а эти окопы и рвы сделать ему могилой.

16 декабря 1941 г.

Сегодня я очень счастлив. Наконец я получил письмо от Веры. Я узнал и о папе, маме, Оле, их детях, т.к. они переписываются с сестрой. Вера пишет, что от её зятя Миши получила только одно письмо. Написал ей ответное письмо, написал родным в Чертково. Может быть, удастся-таки наладить связь и с Чертково.

18 декабря 1941 г.

Уже больше месяца живём в Семашках. Мы, три писаря, нашли себе комнатку у чечен, рядом со штабом. Живём неплохо. Пища удовлетворительная. Кроме того, для батальона выдают спирт. Понятно, что пьют, главным образом, командиры, но мы имеем «блат» у каптенармуса, поэтому время от времени достаётся по литру, а то и больше, и нам. Вечером после работы выпьем, закусим огурцом, картошкой, затянем украинскую песню, вспоминаем своих близких людей, события прошлой жизни, мирные годы. Бывало, напоим своих квартирохозяев-чеченцев. Те падки на выпивку, хотя закон Магомета и запрещает им спиртное. Выпьют и начинают танцевать лезгинку, «шамиля», поют свои своеобразные песни.

В армию их не берут. Пробовали, формировали из них целые эскадроны, но они потом все с оружием в руках удирали в горы, нападали на наши заставы и отдельных военных, убивали, а оружие забирали себе. Для борьбы с этими бандами пришлось даже применять артиллерию и авиацию. Но бороться с ними в горах было делом совершенно бесполезным. У чеченцев сохранились свои старые обычаи и порядки, свои семейные устои, и они свято их придерживаются. По-русски мужчины понимали плохо, женщины же совсем не понимали…

20 декабря 1941 г.

Получил письмо от Веры и сто рублей денег. Я ей очень благодарен, что беспокоилась за меня, будет на табачок, хотя ей и не надо было этого делать, и я просил больше ничего не высылать, я всегда обойдусь, а им там больше нужно. Получили приказ выехать батальону в Минеральные Воды. Вышли в село Сухая Падина, километрах в 20 за городом. Когда взошли на возвышенность, перед взором обрисовался красивый вид на город, на окружающие его с южной стороны горы Бештау, Змейку, Машук, Кинжал-Гора. Вдали виднелся Пятигорск.

29 декабря 1941 г.

Село Сухая Падина – небольшое. Штаб поместился в школе, а хаты жителей битком набиты сапёрами и рабочими батальонами. Батальон снова работает на трассе. Достал полбуханки белого хлеба. Давно уже не видели такого.

Погода стоит необычно холодная. Сильные морозы, почти каждый день бураны, метели, но работы по строительству укреплений не прекращаются ни на один день. Люди выбиваются из сил, многие болеют.

1 января 1942 г.

Неожиданно встретил в рабочем батальоне своего земляка Андрея Андреевича Михольского, заместителя председателя колхоза им. Ильича в селе Беленьком. Были очень рады этой встрече. По этому случаю он достал четверть вина, а я – пол-литра спирта и селёдку, и по-дружески с товарищами выпили, вспомнили свои далёкие родные места и сравнивали их с неприветливым Кавказом.

Он эвакуировался в Арагирский район вместе с председателем колхоза Коваленко и огородником И.С. Ковалем. В армию их пока не брали из-за плохого состояния здоровья, и он работает в рабочем батальоне.

10 января 1942 г.

Получили приказ выступить в хутор Любительский за станцией Суворовской, в 25 километрах на запад от Минеральных Вод. Стояла тихая, ясная погода.

За Минводами с возвышенности увидели гору Эльбрус. Отсюда она километрах в 150-ти, но отчётливо видна за другими вершинами гор его двуглавая белая вершина.

15 января 1942 г.

Как я рад каждому её письму! И как я рад был бы, если хоть пару слов узнал о своей семье, о своих детках.

Если бы узнать, что они живы, здоровы, не голодают, сколько было бы у меня радости. Но это только одно несбыточное желание, которое не может быть осуществлено до тех пор, пока враг не будет разбит и выгнан с нашей земли. Всё больше и больше скучаю за детьми.

17 января 1942 г.

Ездил поездом в Минеральные Воды в баню с некоторыми товарищами. Из Вериного письма узнал адрес старого сослуживца по лесничеству Олифиренко. Он имеет, по его письму Василию Васильевичу, домик в 20 километрах за Минеральными Водами по линии железной дороги на Пятигорск.

После бани решил поехать к нему. Туда ходят электрические поезда каждый час. Приехал на эту станцию уже ночью. Домик, где он жил, нашёл, но его уже там не было.

Он переехал в Пятигорск. Адрес его никто не знает. Очень жаль, но пришлось возвращаться обратно.

20 января 1942 г.

Новый приказ. Мы выезжаем на этот раз уже на фронт! Да и пора уже, сколько можно уже быть в тылу. Если на фронт – значит ближе к дому, ближе к родным местам, я очень рад, да и большинство с удовлетворением восприняли этот приказ.

22 января 1942 г.

Выгрузились из вагонов в Ростове на станции Нахичевань. Не так давно здесь хозяйничали немцы, но недолго. Их выбили и отогнали, и фронт установился между Ростовом и Таганрогом по реке Миус, Самбек.

23 января 1942 г.

Остановились в с. Несветай, километрах в 30 от Ростова. Здесь будем строить линию обороны вокруг Ростова. Сильный мороз, метели. Условия тяжёлые, топить нечем, скученность огромная. В комнате, где разместился штаб и где мы жили, пятый день не растает лёд.