Анатолий Сергеевич Чернов – старший радиотелеграфист, командир отделения радио. Родился 14 ноября 1919 г. в с. Проказна Лунинского района Пензенской области. На фронте с 1941 г. Воевал на Юго-Западном, Ленинградском, Калининском, 1-м Белорусском фронтах. Победу встретил в г. Познань (Польша). Награждён орденами Красной Звезды, Отечественной войны II степени, медалями «За отвагу», «За оборону Москвы», «За освобождение Варшавы». В 1950 г. окончил Казанский юридический институт, был избран членом Краснодарского краевого суда, в 1953 г. назначен заместителем начальника Управления министерства юстиции по кадрам.

2 сентября 1942 г., ст. Синявино

Ночь не спал. Сегодня взяли по 1 кг хлеба, сахара и банку консервов и пошли корректировать огонь нашей батареи по закопанным в землю немецким танкам у ст. Синявино. Они мешают продвижению нашей пехоты. Пришли на место, уже темно. Шли по разбитой танками дороге. Шли-шли, остановились в удивлении: что могла обозначать стрельба из автоматов на этом участке? Спросили у сидящего в землянке майора. Он вытаращил глаза, долго смотрел, потом спрашивает: как же мы сюда попали? Ведь этот участок отрезан от тыла отрядом немецких автоматчиков. Ну, невелика беда, пошли дальше. Долго блуждали по лесу, кружили, переходили от одного болота к другому, натыкаясь то на танки, то на артиллерию, то на наших пехотинцев, залёгших в специально вырытых ячейках. Наконец, пришли в батальон, который искали. Остановились здесь до утра отдохнуть, привести себя в порядок. Время 16.00, нас бомбят. Бомбят отчаянно, всей силой своего огня. В 20 метрах упала 500-килограммовая бомба, вырыла гигантскую воронку, стёрла с лица земли целую миномётную батарею. Отбросило походную кухню за 200 м. Мы каким-то чудом остались живы, только помяло сильно, ударило воздухом, красноармейца Хазова ранило в ногу навылет, его понесли двое на себе на перевязочный пункт. Наш главный начальник лейтенант Портнов сбежал, бросив нас одних. Нечего делать, чтобы прекратить растерянность и неразбериху, я взял руководство группой на себя. Удивительное дело всё же – все слушались меня даже лучше, чем лейтенанта. Вскоре после этого была восстановлена и связь по радио с полком. Доложил обстановку, о поведении Портнова, спросил, что делать дальше; ждите, говорят, дополнительных распоряжений. Вскоре после этого пришёл к нам новый начальник, лейтенант Сталковский, и мы открыли огонь. Провели ещё одну ночь голодные, замёрзшие, мокрые от только что прошедшего дождя.

16 сентября 1942 г.

Я ещё пока живой, это чудо, а не быль. Ежедневно, целый день нас бомбят и бомбят. Налетают, сволочи, сразу целыми сотнями. Говорят, что будто бы отдан приказ немецким лётчикам разбомбить всё в радиусе 20 км. Силы у немцев здесь большие, авиации много. Вот они и рады, стараются. Всё время бьёт их артиллерия по роще, в которой мы живём. Замечательная роща, в которой в мирное время можно было бы поставить пионерские лагеря, полностью посечена. Нет ни одного целого дерева, одни пеньки. А рано утром 14.09 прямо во входе нашего блиндажа упал немецкий снаряд, срубил сосну и нам… ничего не сделал.

У меня маленькая радость, моя личная – получил от родителей небольшую бандероль с книгами. Прислали «Наполеон», «Севастополь», «10 дней, которые потрясли мир». «Последнего комиссара дивизиона» капитан Катель забрал, по каким соображениям – так и не пояснил. Кроме всего прочего, наши оставили Новороссийск. Тяжело, ну ничего, придёт время – будет и на нашей улице праздник, погоним вас, сволочей, хлебнёте и вы горечь отступления.

В нашей батарее уже многих не стало – Тимофеев заболел, Хабиров, Кузин и Цветков ранены, с некоторыми совершенно простились. Целыми днями по дорогам идут толпы раненых. Но нас, коммунистов, смертью не запугаешь, не возьмёшь. Хоть и трудно, но духом не падаем. Достали гитару, играем, поём, меня часто заставляют петь под гитару «Кочегара» и другие песни. Хоть с гитарой отведёшь душу, и легче становится.

28 сентября 1942 г., Синявино

Говорят в народе, что у кого глаза на мать похожи – тот счастливый! А у меня они как раз похожи, и я, кажется, счастливый. За последние дни пережито столько, сколько не испытаешь и за 10 лет мирной жизни. От той красавицы Родины, где мы находимся, осталось одно воспоминание. Особенно памятны эти два дня. Как только начинает светать, становится светло, налетают проклятые «юнкерсы», начинается ад. К этому добавляет свой голос артиллерия. Этот концерт продолжается до глубокого вечера, до 10 часов. После часового перерыва начинают действовать немецкие миномёты – «коровы», «скрипухи» и всякая прочая гадость.

Сегодня у блиндажа нашей разведки (я живу вместе с комбатареи и комвзвода управления в отдельном маленьком блиндаже, около 40 м от разведки) упало по бокам две бомбы – в 15 м от землянки, затем ещё несколько, всё ближе и ближе. Не выдержали разведчики, выскочили – и бежать к нам, спасаться. Набился полный блиндаж, тесно, сидим друг на друге и ждём. Вот наша летит, вот к нам. Вот-вот череп расколет... Нервы напряжены до крайности. Землянка вся ходуном ходит, того и гляди от сотрясения завалится и придавит. Сидим, ждём, будь что будет, умирать – так вместе. Оно как-то легче, когда чувствуешь, что рядом сидят товарищи в таком же точно положении, с такими же тоже мыслями. Ждёшь, а в голову лезут мысли о прошлом, о доме, родных, об отце, матери, которые где-то далеко ждут, когда ты вернёшься, и не просто вернёшься, а с победой, ждут с нетерпением. Вспоминается Волга, школа, друзья, прогулки за город. Чего только не вспомнишь за эти жуткие минуты! Но вот притихло немного. Выскочил я, смотрю и не узнаю местность – всё изрыто, побито, искалечено. Ищу глазами свою антенну и не нахожу. Порвало её на маленькие кусочки – около 40 кусков собрал. Бегу в блиндаж разведки, проверить связь с ОП и КП. Влезаю, смотрю – ноги чьи-то из палаток выглядывают. Кто бы это мог быть? Спрашиваю: «Кто?» Молчит. Опять спрашиваю – молчание. Ну, думаю, наверно, убило кого-то. Тяну за край плащ-палатки – не пускает, шевелится. Ну, значит, живой, раз шевелится. Спрашиваю: «Кто ты?» «Я», – отвечает дрожащий голос. Смотрю – девушка. Спрашиваю, как она сюда попала и чего сидит здесь. Оказывается, в их землянку попал снаряд, побило всех, а она случайно уцелела, выскочила – и бежать в первую попавшуюся землянку. Пришли наши ребята, окружили её, посмеялись, ожили ребятишки. Так и сидели вместе, ждали, когда огонь утихнет.

Около 17.00 пришёл приказ: пойти на засыпанный наблюдательный пункт. Ушли все, остался наш комбат, я и Стратула с радиостанцией, держим связь со штабом полка, ожидаем возвращения людей, ушедших в штаб 19-й дивизии для связи с пехотой. Видим, идёт назад пехота, танки. Наши отходят. Отрезали немцы наш клин, правда, это не очень страшно, силы там большие, вырвутся, но обидно. Подбросили фрицы себе силёнки на этот участок, подтянули артиллерию, авиацию.

Время уже 22.30. На улице темно, хоть глаза выкалывай, ничего не видно. Лишь пламя от разрывов, да трассирующие пули бороздят чёрное осеннее небо. Сидим, ждём приказа, его всё нет. Стратула, надев на голову телефоны, дежурит, а я, растянувшись в проходе землянки, смотрю, что делается вокруг. Вот на шоссе застрочили автоматы, их трассирующие очереди летят в нашу сторону – значит, немцы. Пули с противным свистом проносятся мимо ушей, вот одна со звоном ударилась о каску и срикошетила в сторону. Докладываю обстановку командиру батареи. Стратула передаёт в штаб. Вдруг кто-то влетает в землянку, из-за отсутствия света не разберёшь, кто это. Вскидываем автоматы и... слышим знакомый голос лейтенанта. Это вернулись наши связные. Они уже успели сцепиться с фашистами у места, где стоял пехотный перевязочный пункт.

Переезжаем в штаб. Сворачиваем станцию и покидаем наше место. Снова начался миномётный обстрел, видно, немцы подтянули свои тяжёлые миномёты, потому что сквозь общий шум слышны снова арткоманды.

Пошёл дождь. Проклиная всё на свете – и погоду, и фрицев, падая и скользя, где ползком, где во весь рост, пробираемся на запасной наблюдательный пункт (НП). В темноте попутав дороги, пошли не по тому направлению, сбились с пути и пришли на огневую позицию. Отдохнув часа два, снова тронулись в путь. Уже светает, к 10.00 мы уже на месте. Сейчас, после всего этого кошмара, живём, как на курорте: тихо, нет ни выстрела, ни разрыва. Глухо доносится грохот бомбёжки. Правда, здесь сыро, кругом течёт, со стен глина и песок оползают, из землянки через каждые два часа воду нужно вёдрами вычерпывать, но это всё ничего. Хоть тихо, не шумят. Уморившись, все лежат и спят, ложусь и я.

3 октября 1942 г., Синявино

Наше наступление на этом участке приостановилось. Окружённые немцами 2-я и 8-я ударные армии и не думают выходить из кольца, отвлекая на себя внимание больших сил немцев. Наши транспортные самолёты снабжают их продовольствием и боеприпасами. Сейчас идут бои за шоссе с высоковольтной передачей, где мы были, но, как видно, у них с этой затеей ничего не вышло. Хотя наше наступление и прибавилось, но мы всё же выполнили свою задачу – немцы бросили часть своих дивизий со Сталинградского фронта, чтобы удержать свой фронт здесь. Основная наша задача – отвлечь силы от Сталинграда – выполнена.

5 октября 1942 г., Синявино,

В. фронт, роща Круглая

Как видно, мы отсюда уедем. Снялись с боевых порядков, живём в землянках бывшего штаба корпуса. Отдыхаем, моемся в бане, стираем обмундирование. Сегодня после долгого молчания написал всем письма, но отправить всё никак не удаётся – лень дойти до штаба, усталость во всём теле, ноги болят. Последнее время даже сны стал видеть. Каждую ночь вижу мать, отца, Катю. Проснёшься, и даже жаль становится, что проснулся, что виденье так быстро пропало. Но это не только у меня. Каждый, у кого ни спросишь, видит во сне дом, родных, близких.